Книга Маги и мошенники - Елена Долгова

Мы приблизились к берегу. Насыпь пустовала, повстанцы накрепко затворили ворота, насыпь наверняка простреливалась лучниками. Кое-где над городом поднимались ленивые, полупрозрачные хвосты дыма, однако пожар, по-видимому, уже потушили. Мы с киром Антисфеном остановились в нерешительности на пустом и голом каменистом берегу. Я расседлал и отпустил верного Бенедикта, он вместе с Хроносом румийца ушел в темноту поискать травы. Смеркалось, пришлось запалить походный костер. Неподалеку нашлись брошенные рыбачьи лодки, и мы без зазрения совести раскатали одну из них на дрова.

После полуночи костер совершенно погас, я не спал, в темноте трещали надоедливые цикады юга. Наверное, можно было бы воспользоваться своим гримуаром и ворота крепости распахнулись бы перед нами без труда. Меня останавливали целых две причины, хотя хватило бы и одной. Во-первых, я не хотел посвящать кира Антисфена в свои не вполне законные с точки зрения церенского закона дела. Во-вторых, реализация моих планов требовала минимального, а не грубого вмешательства в реальность Империи. Я лежал в бессонной темноте и ломал голову, пока не услышал чей-то немного приглушенный разговор. Голоса показались знакомыми. Один из них, несомненно, принадлежал все тому же «беглому разбойнику Шенкенбаху».

– Рвем нитку. Цыйк не забыл?[6]

– Три раза в калитку загвоздить, – отозвался альвис. – И вякнуть «ты мене такел, такел и фарес».

Укрывшийся в непроглядной ночи колдун возмущенно застонал.

– О, если бы знали вы, беспутные товарищи мои в бесчисленных преступлениях, что за великие слова вы произносите, искажая всуе! Горе злосчастному, ибо корысти ради терплю я общество невеж. De lingua slulta incommoda multa![7]

– Следи за своей поганой метлой, – зашипел обидевшийся альвис. – Выбирай выражения.

Опасная троица подобралась к самой воде, щелкнул кремень, полыхнул огонь фонаря. Бандиты не полезли на насыпь, они выбрали лодку поцелее, спустили ее на воду и принялись грести каким-то хламом, направляясь к острову через залив.

Я тихо лежал в темноте, таращился на звезды и радовался, что суровый Шенкенбах не споткнулся о мои ноги. Терпеливо выждав сколько положено, разбудил кира Антисфена.

– Вставайте, друг мой, если вы хотите все-таки попасть в город и зафиксировать там новую редкостную ересь!

Румиец, наверное, был очень удивлен, но спорить не стал. Мы последовав примеру головорезов, выбрали себе уцелевшую посудину. Искра фонаря на корме разбойничьей лодки мерцала далеко впереди, я греб обломком доски, ориентируясь на ее свет.

Налетчики тем временем подгребли к стене крепости и замешкались. Я приблизился и бросил грести, выжидая. Спустя минуты в стене открылась дверца и троица исчезла, втащив за собою лодку.

Тьма постепенно редела. Кир Антисфен, который до последнего момента помогал мне управляться с суденышком, теперь стоял на носу, и как завороженный смотрел на медленно выступавшие из предутренней мглы бастионы Толоссы. Вылизанный морем камень стен темнел, словно бок гигантского чудовища. Укрепления вознеслись на головокружительную высоту, румиец запрокинув голову, посмотрел на шпиль форта, словно стилет, прорезавший легкий морской туман.

– Здесь тихо и глухо, несмотря на простор. Вы не чувствуете незримого присутствия опасности, а, Вольф из Россенхеля?

Я чувствовал.

– Оставьте сомнения, кир Антисфен. Впрочем, не поздно еще повернуть назад, – ответил я не без лукавства.

– Нет. Соблазн проникнуть туда слишком велик. Пожалуй, я рискну.

– Подумайте хорошенько. В конце концов, не пройдет и нескольких недель, как к Толоссе подтянут войска Империи. Ее все равно возьмут, осадой или штурмом – неважно. Мятежников усмирят, Бретоном займется инквизиция, город станет безопасным, вы сможете приехать туда с минимальным риском и исследовать ценные остатки интереснейшей, но уже разгромленной к тому времени ереси…

– Я не намерен ждать.

– Тогда – вперед! И да улыбнется удача нам обоим.

Мы подгребли вплотную к стене; я три раза ударил кулаком в дубовые доски дверцы, закрывающей лаз и, едва лишь она открылась, четко и громко повторил слова подслушанного пароля:

– Мене, такел, такел, фарес.

Пасмурного вида неразговорчивый стражник молча отвел острие протазана от моей незащищенной доспехом груди. Мы с румийцем с трудом втащили лодку в проход и волокли ее до тех пор, пока не попали в просторное помещение с земляным полом. Там мы бросили свою посудину. Угрюмый страж посветил факелом напоследок и, не задавая лишних вопросов, вернулся на пост.

Мы были свободны и находились в стенах Толоссы.

Глава IXДорогой Магдалены

Людвиг фон Фирхоф. Побережье неподалеку от Толоссы, Церенская Империя.

Чайки вились над заливом, оглашая пространство резкими, пронзительными выкриками. Иссохшая земля звенела под ногами, однако пелена облаков приглушила свет солнца, обещая к вечеру штормовой дождь. Фон Фирхоф остановил серого иноходца, спешился и вынул из сумки кристалл. Кипарисовая роща скрывала советника от внимательного взгляда колдуньи, но не могла обмануть талисман – прозрачные грани тревожно опалесцировали. Агент императора всмотрелся в таинственную и холодную глубину камня. Кристалл показал ему пустынный берег, силуэт островной крепости и сидящую женскую фигурку у полосы прибоя.

«Ну что ж», – подумал Людвиг, – «я почти на месте». Он присел на валун, погрузившись в терпеливое ожидание и время от времени поглядывая на кристалл. Колдунья, издали похожая на настороженную ундину, не шевелилась, словно ее, как статую, изваяли из камня. Бывший инквизитор задумался, перебирая в памяти события прошлого.

С Клаусом Бретоном, нынешним мятежником и ересиархом Толоссы, Людвиг фон Фирхоф познакомился шесть лет назад, в Эбертале. Совсем молодой тогда священник настойчиво искал встречи с государем Церена. Фон Фирхоф внимательно выслушал его и пообещал передать прошение Бретона императору – речь шла об урезании светских доходов Церкви, реформе Трибунала и ограничении его полномочий. Гаген выслушал советника без особого энтузиазма – его отношения с примасом Империи и так переживали не лучшую свою пору. Увлечение белой магией, царившее при дворе Гагена, вызывало сдержанное неудовольствие ревнителей чистоты веры.

– Нет хуже негодяя, чем искренний мечтатель о неразумном. – заявил раздраженный император. – Друг мой, позаботься о том, чтобы такие проекты больше не доходили до моих глаз и ушей.

– Этот Бретон чтит в вас великого человека, способного на реформы. Вы не хотите выслушать его?

– Не испытываю ни малейшего желания.

Людвиг постарался облечь в вежливую форму категорический отказ, но Клаус, кажется, понял все. Скорее всего, его упорство в деле объяснялось личными мотивами. «Он потерял состояние или родичей из-за процессов Трибунала» – с сожалением подумал фон Фирхоф.