Книга Вейгард - Андрей Егоров

Тишина в отсутствии зловонного карлика опять стала мне досаждать: она давила на уши, обманывала слух, ее гулкая, всасывающая сознание глубина сводила с ума, делала разум таким же пустым, как она сама. Вскоре я понял, что говорю сам с собой, точнее, бормочу что-то себе под нос. Вот тогда я действительно пожалел, что не взял с собой Куксоила. Своими причитаниями (даже шмыганьем носом) он не давал мне окончательно сойти с ума в абсолютном безмолвии этого пустынного круга. Участь моя вдруг стала для меня очевидной. Скорее всего, к тому моменту, когда голод окончательно убьет меня, я утрачу последние крупицы разума. Мне будет, возможно, казаться, что я не один, а меня много – целая армия Дартов Вейньетов вышагивает по подземным лабиринтам Нижних Пределов. А может, мне покажется, что я вовсе уже не в царстве зла, а в столице Центрального королевства – Мэндоме. Я увижу учебный класс, обеденную залу, фехтовальные чучела на заднем дворе, встречу и поцелую Грету, дочку герцогини Гадсмита… А сам в это время буду умирать, лежа в раскаленном песке.

– …в раскаленном песке. – Эхо донесло до меня последние слова, и я понял, что снова говорю вслух…

– О боже! – крикнул я, и эхо снова откликнулось: – «Боже… оже… же». А потом проговорило вдруг нечто несусветное, какую-то тарабарщину, хотя я мог поклясться, что не открывал рта…

А через мгновение опять в звенящей тишине прозвучал отклик эха. «Овь… Ова… Овь… Ова…». Но я же молчал! Я стал прыгать и трясти головой в надежде прогнать наваждение. Но оно вовсе не собиралось меня покидать, а продолжало мучить отрывистыми отзвуками моего голоса. Моего голоса?! Я замер, потому что понял вдруг, что слова, приносимые эхом, принадлежат вовсе не мне. Говорил кто-то другой. У неизвестного был приятный, хотя и порыкивающий довольно зловеще, баритон.

«Вот черт! Здесь кто-то есть! Я нашел кого-то».

Я поспешил на голос, не задумываясь о том, что, может быть, впереди опасность еще большая, чем охранители.

Через пятьдесят шагов я выбрался к пещере, в которой кто-то громко выкрикивал обрывки фраз и даже целые предложения. Стоило лишь повернуть за угол – и я оказался бы с шумным незнакомцем лицом к лицу. Я решил не торопить события и остановился, прислушиваясь к звуку его голоса и стараясь определить, что именно он говорит…

Поначалу я просто не поверил собственной удаче. Для Нижних Пределов незнакомец был самым нетипичным существом – он сочинял стихи! Слагал вслух целые поэтические строфы и замолкал на некоторое время, чтобы их записать, – я слышал, как он водит пером по бумаге. Сладостный этот скрип напомнил мне занятия нашего придворного поэта Андерия Стишеплета в учебном классе фамильного замка.

Я подкрался ближе и выглянул из-за очередного каменистого выступа. К своему удивлению, я увидел, что это вовсе не человек с изящной внешностью пиита, а здоровенный демон ростом в два с лишним метра. Он ходил по пещере и громогласно выкрикивал:

Вот я чужие снова поджигаю…

Вот я чужие снова…

Вот снова я чужие поджигаю писи…

Тут он рухнул возле стены, расплескав в белый песок чернила. Падение произошло настолько стремительно, что мне показалось, будто он потерял сознание. На деле же демон просто собирался записать очередную удачную строку. Перо в крепкой лапе пришло в движение и что-то быстро застрочило по бумаге. Он замер ненадолго, наморщил складчатый лоб, затем снова принялся писать. Творческий процесс явно затянулся, он все царапал и царапал буквы, вычеркивал и снова вписывал что-то, потом поднялся на ноги и опять зашагал туда-обратно, выкрикивая на ходу:

Вот снова я чужие поджигаю писи,

кричит несчастных вымученный хор,

слагаю из страданий я изысканный узор,

из поп, из спин, ушей, из потных лысин.

Жесток я очень, очень я хитер…

– О да!!! – возопил демон-поэт и принялся прыгать к потолку, размахивая увесистыми кулаками. – О да, о да, о да! Я велик. ВЕЛИК!!! Я – настоящий поэт.

Тут он замер и уставился на мою торчавшую в проходе физиономию – пораженный диковинным зрелищем, я совершенно забыл про осторожность. Демон оскалил пасть в кошмарной гримасе и ткнул в меня пальцем:

– Эй ты, а ну сюда шагами путь измерь, посмотрим что за зверь ты… а может, и не зверь?

Поскольку я испугался и не двигался с места, он проговорил:

– Сюда шагами путь, сказал, скорей измерь, посмотрим, одноглаз, что затаил ты на уме…

Одноглаз. Я скрипнул зубами от ярости и тут же нашелся:

– И ничего я не таю ни на уме, ни где-нибудь еще, я просто очень был стихами восхищен.

– Вот как? – обрадовался демон и улыбнулся во всю пасть. – Так ты и слагать их мастер, как я погляжу. А ну иди сюда, сюда иди, говорю… Да не бойся, не обижу!

Бежать было бесполезно, здоровенный и не в меру зубастый поэт конечно же быстро настиг бы меня, поэтому я нехотя вышел из прилегающего к пещере подземного коридора и остановился. Подходить ближе я опасался – неизвестно чего ждать от этого любителя поэзии. Судя по его стихам, вряд ли что-нибудь хорошее. Я содрогнулся, представив, как он осуществляет на практике первую строку своего недавнего творения. По всей видимости, у него богатый опыт в такого рода делах. Все поэты немного не в себе…

– Ты что, одноглазый, делаешь в охранительном чертоге? – поинтересовался демон и нахмурился.

– Не знаю, – честно ответил я, – свалился сюда. Так получилось.

– Понятно. – Поэт внимательно разглядывал меня. – И долго ты там торчал, слушал?

– Не очень, – уклончиво ответил я.

– Но ты ведь много всего услышал, не так ли?

– Ну да, порядком… порядком… – Я покивал. Демон необычайно разволновался, скрестил пальцы и принялся ими щелкать.

– Ну и что тебе понравилось особенно?! – выкрикнул он.

– Да вот этот момент про поджигание пись – очень зримо и образно, – изобразив крайнюю степень восхищения, ответил я, потому что по опыту общения с придворным поэтом Андерием Стишеплетом знал, как важна в разговоре с пиитами быстрая реакция и восхищенные интонации.

Если кто-нибудь имел неосторожность нелицеприятно отозваться о его поэтических строфах, Андерий немедленно отправлялся в алхимическую лабораторию – растирать в ступке травы, ягоды и смешивать порошки в буроватую кашицу, чтобы впоследствии отравить несчастного критикунчика. Разумеется, через пару дней он успокаивался, гнев его проходил, сменяясь обычным благожелательным настроем, и придворный поэт даже испытывал угрызения совести – все же Стишеплет был натурой творческой и незлобивой, но к тому моменту бедолаге-критику уже сколачивали буковый гроб…

– Почему же образно? – обиделся демон. – Это реализм. Все правда, от первого до последнего слова…

– Да, – ужаснулся я, – тогда тем более – момент очень удачен. – Я стал припоминать уроки риторики Альфонса Брекхуна. – Реалистическая цельность, верность основам стихосложения, так сказать, умение подмечать детали, редкостная по силе изобразительность, ну, в общем, потрясающе… просто потрясающе… добавить мне решительно нечего…