Книга Переселение душ - Барри Пейн

— Я должен сделать это, — сказал Ричард, — но не могу. Сделайте вы, Джим.

— Сделаю, дружище. Это произойдет быстро, и он будет мертв прежде, чем узнает, что застрелен. Отвернитесь.

Ричард отвернулся. Он ждал выстрела, казалось, целую вечность. Внезапно услышал голос Хэммонда:

— Незачем стрелять. Бедняга и так мертв. Он попал под автомобиль. Это — удачный несчастный случай.

— Хотел бы я знать… — задумчиво проговорил Ричард.

— Что же тут странного?

— Хотел бы я знать наверняка, что это несчастный случай.

Либитина

В тот зимний день Лукасу Морну было особенно тоскливо. Его не радовали ни прогулка, ни встреча с друзьями. Да и чувствовал он себя в последнее время неважно. Неделю назад проходило соревнование на первенство университета по бегу, и в последние минуты перед финишем разгорелась ожесточенная борьба. С тех пор любая нагрузка напоминала о себе. И это тревожило Лукаса Морна, обладавшего ранее отменным здоровьем.

Лукас часто ощущал недовольство собой и особенно остро почувствовал это сегодня, когда к нему в гости зашли друзья. В каждом из них бурлила жизнь, они с пылом обсуждали перипетии университетских состязаний. Лукас тоже любил спорт, но не был увлечен им так, как приятели. Не обладал он ни талантом, что свидетельствовало бы о творческой натуре, ни тягой к знаниям. Он был рядовым студентом и считался неплохим товарищем.

Гости пили его чай, балагурили, смеялись. А потом ушли, оставив на столе пустые чашки, несколько остывших тостов и крошки хлеба.

Комната, в которой компания предавалась скромному студенческому кутежу, выглядела ужасно — даже Лукасу Морну, не наделенному фантазией, это бросилось в глаза. Один из приятелей — неуклюжий великан курил крепкий сирийский табак, и запах этого табака, казалось, пропитал все стены, каждую вещь, лишний раз напоминая о жизненной силе владельца трубки. Лукас открыл окно, устроился в мягком кресле и задумался…

Его квартирка находилась близ часовни, и он мог слушать орган. Музыка и мягкие, постепенно сгущающиеся сумерки успокаивали его, и он уже едва различал на столе немытые чашки. Свет уличной газовой лампы робко проникал в комнату…

* * *

Он не заметил, как вместо камина появилась лестница. Да и лень ему было удивляться: завтра все встанет на свои места. Можно было попытаться продать ее, раз ступеньки у нее серебряные и отделаны хрусталем. Но он не мог сосчитать, сколько там было ступенек: лишь первые пять были отчетливо видны, и у Лукаса даже появилась уверенность, что трудились над ними японские мастера. Остальную же часть лестницы скрывала серая завеса тумана. Красивый туман, подумалось ему. Он переливался, становясь то розовым, то серым. В промежутках между этими превращениями появлялись светлячки из золота и серебра. Туман и светлячки мешали Лукасу рассмотреть верхние ступеньки. В конце концов он решил стряхнуть с себя лень и подняться по лестнице, куда бы она ни вела. Он предчувствовал, что впереди его ожидала потрясающая красота, хотя это Предчувствие не выдерживало никакой логики.

…Оторваться от кресла стоило ему усилий. Или это показалось ему?.. Он приблизился к прекрасной лестнице. Но подняться по ней так и не отважился, потому что сверху послышались чьи-то шаги под тихую, нежную музыку. Шаги все приближались. Кто бы это мог спускаться?.. Лукас жадно вслушивался в чарующие звуки музыки, а звук шагов волновал, вызывал нетерпеливое желание узнать, кто же это…

В сером тумане ему с трудом удалось рассмотреть фигуру, облаченную в серое. Это была женщина, и, судя по изяществу движений, женщина молодая. Лицо ее было скрыто под вуалью, и все, что он смог рассмотреть, когда она замерла на пятой ступени, — это густые темные волосы, которые доходили до талии, и руки — белые, прекрасной формы. Лукас не сомневался в том, что незнакомка наблюдает за ним сквозь тонкое серое покрывало. Она заговорила первой. Голос ее, звонкий и чистый, как у ребенка, заставил, однако, Лукаса затрепетать от волнения — так не говорят дети:

— Почему ты не идешь? Я тебя жду. Иди же! Иначе будет поздно.

— Простите, — робко заговорил Лукас, — я не знал, что здесь лестница. Это глупо, но я думал, что тут находится камин. Или мне приснилось?.. И ребята приснились… Много ребят. Будто они приходили ко мне. Или они в самом деле были у меня? И мы разговаривали, знаете…

— Да, — вежливо прервала его незнакомка. — Я знаю об этом. Один из них, Финсэйл, огромного роста, нескладный, старше тебя на год, сидел в этом кресле и, о чем-то задумавшись, курил сирийский табак. Мне нравится запах этого табака. Финсэйл пишет книгу, он интересен в беседе, поэтому ты завидуешь ему. Еще был Блэйк. Он, как и ты, спортсмен, но удачливее тебя. Ты хороший спортсмен, но Блэйк очень хороший. Вы оба хотели играть за университетскую сборную, но туда предпочли взять Блэйка. Блэйк и Финсэйл — жизнерадостные парни, и ты завидуешь им обоим. Был еще инакомыслящий Пол Рис. Он не твоего поля ягода. Но ты терпишь его — как-никак вместе с ним учился в одной школе. Славный он парень, хоть ты и считаешь его никчемным плебеем. Блэйк знает это и в течение всего вечера был начеку, боясь, как бы ты не обидел его. Сам он не обидит Пола никогда, и Пол верит ему. Доверие Пола делает Блэйка серьезнее, дает силы для самоотверженных поступков, которые вызывают восхищение у друзей. Ты в учебе способнее Пола, но не замечаешь в себе этого дара. Нечто похожее я могу сказать и о твоих взаимоотношениях с другими людьми: ты чувствуешь смутное недовольство собой. Ты испытываешь удовольствие от занятий спортом, и это удовольствие могло бы стать величайшим наслаждением в твоей жизни, если бы ты был предан спорту. Если бы хоть кто-то из твоих знакомых мог сделать то, что можешь ты, он был бы на седьмом небе от счастья. Но ты — из другого теста. Уж я-то тебя знаю хорошо. Тебя не радует то, чем ты обладаешь. Ты не умен, но…

— Кто я… тогда? — не выдержал Лукас. Он ожидал, когда незнакомка скажет о нем хоть одно доброе слово и этим даст понять, что он не совсем уж пропащий человек.

— Не скажу, — ответила она. Во всяком случае — пока.

— Но кто же вы? — спросил Лукас. На него так подействовала ее спокойная речь, что он перестал робеть и запинаться. — Кто же вы? И откуда знаете обо мне, о моих друзьях?

— Я — женщина, но не земная. И различие между нами — мною и вами, земными людьми, — в том, что я знаю то, чего не знаете вы. Иногда я забываю о том, что вы несведущи в некоторых вопросах, — уж не сердись на меня за это слово, но другого я подобрать не могу. И в этом вы, люди, не виноваты. Поднимись вместе со мной туда, где царит тишина. Там, вдали от мирской суеты, ты увидишь многое и многое поймешь. Я… — Она снова замолчала. И в этой недосказанности Лукасу Морну виделась особая прелесть. — У тебя темная комната, — вдруг сказала она. — Я не вижу тебя.

— Я зажгу лампу, — поспешно сказал Лукас. — А вы не попьете со мной чаю? — Предложив это, он понял, насколько смешно выглядит со стороны его гостеприимство. Он представил себе ее улыбку, и ему показалось, как под вуалью мелькнули маленькие белые зубы. — Или мне идти прямо сейчас?