Книга "Грант" вызывает Москву - Василий Ардаматский

— Я думаю, что по первому приказу о явке придут около двух тысяч человек и через неделю столько же по второму приказу.

— Возможность побега из города, надеюсь, предусмотрена?

— Да, все сделано. У нас единственная трудность — довольно большое расстояние от места сбора до места акции.

— Это очень плохо, Цах, — с мягкой укоризной сказал Релинк. — Каждый лишний десяток метров пути — это лишний шанс расшифровки акции.

— Но мы их доставим туда ночью.

— Как вы их доставите? У вас будет для этого необходимый транспорт?

— Я провел хронометраж. Ночью гнал по маршруту полицейских. Получилось девятнадцать минут. Учитывая, что в колонне будут и старые люди, планирую тридцать минут.

— А вы помните случай в Польше, когда пять тысяч человек отказались идти и сели на дорогу! Что будет, если предчувствие не обманет и ваших?

— Что вы предлагаете?

— Я предлагать не могу вообще.

— Я все-таки проведу их за тридцать минут! Не то чтобы сесть, на дорогу, подумать об этом не успеют, — энергично сказал Цах.

Они разговаривали вполголоса, совершенно спокойно, как могут говорить о своих делах любые люди. И они будто не знали, что каждое их слово — это автоматная очередь, предсмертные крики женщин и детей, шевелящаяся земля над могилами тысяч людей, виноватых только в том, что они родились евреями.

Нет, они знали! И именно поэтому они заменили предложенный Цахом не слишком хитрый шифр операции. Они знали, и именно поэтому Релинк избрал местом разговора этот тесный балкон. Они знали, и поэтому их так заботило скрытие акции от посторонних глаз.

Релинк и Цах закончили свой разговор на балконе и некоторое время молчали. После недавнего дождя в саду позванивала капель, в небе сверкали, будто вымытые, крупные звезды. Какая-то бессонная чайка метнулась над садом, и от ее пронзительного тоскливого крика вздрогнули те, на балконе.

— Завтра в это время мы начнем, — сказал Цах, вставая.

— Позвоните по окончании. Желаю успеха.

— Я в нем уверен. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Релинк проводил Цаха до ворот и потом долго гулял по саду.

Он завидовал Цаху — у того уже началась настоящая работа, а ему приходится заниматься пока очень нужным, но, увы, не самым интересным делом.

Весь день он провел на конспиративной квартире, куда к нему по строгому графику водили людей, завербованных в секретные агенты СД. Удивительно, как похожи друг на друга все эти люди и во Франции, и в Голландии, и в Польше, и здесь. После двух-трех бесед Релинку казалось, что вместе с каждым кандидатом в агенты в комнату почти зримо входили либо страх, либо алчность, либо ненависть. После каждого разговора он записывал в свою крохотную записную книжечку кличку агента и в скобках ставил одно из тех слов: «страх», «алчность», «ненависть». Это чтобы потом всегда помнить главную душевную пружину агента. Помнить это очень важно, ибо, что по силам ненависти, не может осилить алчность и тем более страх… Подготовительную, самую первичную работу с агентами Релинк не любил, потому что люди эти ему были не интересны и заранее во всем понятны.

Релинк вернулся домой поздно.

Он заснул быстро и крепко, как засыпают люди, у которых здоровье и нервы в полном порядке и которые от завтрашнего дня не ждут никаких неожиданностей, так как считают, что свое завтра они делают сами…

Но в половине третьего ночи его поднял с постели телефонный звонок из. СД.

— Позволю себе звонить на правах коменданта, — услышал он, как всегда, веселый и, как всегда, надтреснутый голос Брамберга. — К нам тут явился очень интересный тип.

— Сам явился?

— Да.

— Что ему надо?

— Требует, чтобы с ним говорило начальство повыше меня.

— Так арестуйте его, и завтра разберемся.

— Но мы же договорились на первых порах добровольцев не брать. Притом нюх меня обманывает редко. Вам стоит приехать. От этого типа идет крепкий запах.

— Ладно, высылайте машину…

Релинк сидел за столом, еще не совсем проснувшись, когда к нему ввели того, кого Брамберг называл интересным типом. Да, этого не могли сюда привести ни страх, ни алчность. В облике вошедшего были лишь независимость и уверенность. Перед Релинком стоял крепкий, осанистый мужчина лет пятидесяти, с крупным волевым лицом. Его массивная голова была на такой короткой шее, что казалось, будто она приросла прямо к плечам.

Не дожидаясь приглашения, он сел на стул и, внимательно смотря на Релинка, спросил:

— С кем имею честь разговаривать?

— Здесь обычно первый спрашиваю я, — улыбнулся Релинк, уже предвкушая интересный и сложный кроссворд.

— Моя фамилия Савченко, Илья Ильич Савченко. Но это ровным счетом ничего вам не говорит.

— Начальник СД доктор Шпан, — назвал Релинк не свою фамилию.

— Почему же вы принимаете меня не в своем кабинете? — спокойно спросил Савченко.

— Разве суть разговора может зависеть от мебели? — в свою очередь спросил Релинк.

— Ну, а все же?

— Вы пришли в учреждение, где я могу позволить себе фантазию принимать людей в любом из кабинетов. И вам не кажется, что мы начали разговор не самым деловым образом?

— Кажется, — согласился Савченко и неторопливо достал из кармана коробку папирос и спички.

— Я не курю, — сухо заметил Релинк, и это была его первая проба собеседника на характер.

Поискав глазами пепельницу и не найдя ее, Савченко положил погашенную спичку в коробку с папиросами.

— Я пришел к вам… по указанию украинской националистической организации, — многозначительно сказал он, шумно раскуривая отсыревшую папиросу.

— Что за организация? — вяло поинтересовался Релинк.

Савченко, не глядя на него, удивленно поднял брови:

— Вам известна такая фамилия — Бандера?

— Да.

— То, что вы находитесь на территории Украины, тоже, надеюсь, вам известно?

— Безусловно.

— Это автоматически освобождает меня от объяснения, какую организацию я представляю.

— Но в вашей организации, я знаю, есть какие-то разветвлении, оттенки, нюансы. И вот в этом, признаюсь, я еще не успел разобраться, — ответил Релинк.

— Видите ли, это не совсем верно, — огорченно сказал Савченко. — Разветвления, или, как вы говорите, нюансы, существуют, к сожалению, только в нашем заграничном руководстве, где, кроме подлинного вождя Украины Бандеры, бьются за власть и за место возле украинского пирога различные деятели рангом пониже и умом победнее. А здесь, на месте, мы абсолютно едины в нашей любви к Украине и в нашей ненависти к коммунистам. До первых дней войны я находился во Львове, а затем, согласно приказу Бандеры, прибыл сюда, чтобы возглавить местную организацию и установить с вами деловой контакт. Моя область — весь юг Украины. Мы не торопимся и не хотим торопить вас. Мы понимаем, что первая ваша задача — расчистить город. Но сегодня мы решили, что уже сейчас можем быть вам полезны. С тем я и пришел. Должен извиниться, что пришел в поздний час, но нужна осторожность.