Книга Любовь как спасение - Ольга Лобанова

Уже в автобусе, слегка успокоившись, но продолжая судорожно сжимать в кармане смятые клочки бумаги, Марина перебирала в памяти всех своих знакомых и малознакомых, кому она так насолила, что он решился на столь экстравагантную месть. И ни на ком не могла остановиться. Только в одном Марина была уверена абсолютно — писал мужчина. Еще в университете, на первом курсе биофака, она целый год ходила на курсы графологии. Сподвигло на это Марину несчастье, случившееся с ней в девятом классе. Для нее это было именно несчастье, хотя подруги ей не верили — мол, кокетничает, ломается. Несчастье состояло в том, что в нее влюбилась добрая половина мальчиков ее класса и несколько человек из параллельных. Это было похоже на эпидемию, тогда она не знала об этой особенности подросткового возраста — делать все за компанию: учиться курить или выпивать, болеть за одну команду и, уж конечно, выбрать кумиров. Кто не был на ее месте, Марининых мучений не поймет, даже примет их за лукавство, но для нее это был год настоящих мучений. Ей писали записки с признаниями в вечной любви и приглашениями на свидания, ее поджидали у дома и провожали из школы — вовсе не те, чьей компании она бы обрадовалась. Ее внимания добивался сын учителя истории. Она любила историю и учителя, умного и тонкого, и совсем не симпатизировала его сыну — белобрысому нахалу, умевшему втихую пользоваться своим особым положением. Будущий золотой медалист, самый умный и серьезный во всей школе, добился встречи с ней на школьном дворе, где сообщил: она его идеал и он хочет на ней жениться. Мальчишки попроще, чтобы обратить на себя внимание, прятали ее портфель, засовывали в него мокрую губку с доски или крали авторучки. А потом весело гоготали у нее на глазах — мол, здорово мы придумали, смешно же, чего злишься? Некоторые даже норовили оскорбить, начитавшись какой-то чуши о том, что оскорбленная женщина становится сговорчивей. Она просила оставить ее в покое, обратить внимание на других девочек, пряталась и грубила — не помогало ничего. А потом ей некоторые из воздыхателей начали мстить — кто открыто, кто строя тихие козни. Все эти проблемы она скрывала от мамы — для ее нежной доброй мамы такая низость мальчиков, которых она по одной ей ведомой причине всех считала джентльменами, могла стать ударом. И все-таки стала. После последнего экзамена Марина отправилась с подругами в парк, забыв предупредить об этом маму. Та разволновалась, пошла в школу и на третьем этаже, где располагалась учительская, куда мама решила зайти, увидела на стене записку страшного для нее содержания — «Кто скачет, кто мчится под хладною мглой? Седова Марина с пустой головой!»

Вернувшаяся из парка Марина — веселая и счастливая — застала маму в слезах. Мама показала дочери листок со стихами:

— Похвально, что в вашей школе знают Гете, его нет в программе, но Мариночка… — мама плакала и не хотела слушать дочь. — Может, ты и не виновата, но если написали именно о тебе, да еще повесили на этаже, значит, ты дала повод так тебя не уважать. И не спорь — таких случайностей не бывает.

Марина не спорила — она знала, что это не случайность. Но кто, кто этот знаток немецкой поэзии? Этого ей так и не удалось узнать. Заплаканная и расстроенная мама тогда же разорвала записку, чтобы она случайно не попалась на глаза отцу.

— Есть вещи, о которых мужчинам лучше не знать, — говорила мама, отправляя клочки бумаги в мусорное ведро. — Особенно тем мужчинам, с которыми собираешься долго жить. Они же совсем другие, чем мы, марсиане. Попадется такая гадость папе или, допустим, твоему будущему мужу. И он даже поверит, что ты не виновата, но какой-то червячок сомнения все равно засядет в памяти. И когда-нибудь, может, через много лет об этом вспомнит, если появится повод или подходящая ситуация. А от таких сюрпризов никто не застрахован, потом поймешь, что я права.

Марина не сомневалась в маминой правоте, но теперь при всем желании она не смогла бы найти автора. Мама предложила ей перейти в другую школу, Марина отказалась: с какой это стати? Она не будет менять школу из-за одного подонка! Начало следующего года показало, что эпидемия закончилась: мальчишки, вернувшиеся с каникул, относились к ней ровно и дружелюбно. А если кто и оказывал знаки внимания, то в рамках здравого смысла.

Постепенно та история стала забываться, но в Марининой голове прочно засела идея освоить хотя бы азы графологии — на всякий случай. На первом же курсе биофака она записалась на графологические курсы, которые открылись там же, в университете. С интересом их посещала и успешно окончила — Марина любое дело доводила до конца. К счастью, все тринадцать лет, прошедшие с тех пор, полученные на курсах знания она использовала, может быть, пару раз — чтобы произвести впечатление на молодых людей в компании. Многое, увы, забылось, но кое-что она помнила.

Марина попыталась представить, как выглядели каракули, потом достала обрывки из кармана и еще раз, более внимательно и спокойно, рассмотрела каждую букву, каждую закорючку. Сомнений не было: составлял текст не тот, кто его писал. Текст стандартный, написан грамотно. Скорее всего, его взяли из какой-нибудь «желтой» газетенки. А писал троечник, с плохой мелкой моторикой, но недюжинной физической силы. Явно старался переписать все слова аккуратно, без ошибок. Ну не было у нее знакомых качков-троечников, сколько ни старалась вспомнить — не было.

Заспанный Денис встретил Марину словами, услышать которые она боялась больше всего на свете.

— Мам, тебе какой-то дядя звонил. Я его спросил, что передать, а он так противно засмеялся. Так у нас никто не смеется. Мам, кто это? Я его знаю?

— Это тебе, наверное, со сна показалось. Может быть, кто-то ошибся, не думай об этом. А где бабушка? — Марина старалась не смотреть сыну в глаза.

— Она меня встретила, накормила и поехала в поликлинику. Бабуля сказала, что давно записалась к врачу и не хотела бы отказываться. Я ее отпустил, все равно же спать лег…

— Молодец ты у меня, все правильно сделал. — Господи, ведь трубку могла снять мама! Марина только сейчас об этом подумала. — И молодец, что поспал днем. Сейчас будем делать уроки, потом погуляем. У Рика же завтра экзамен — потренируем его. А давай сегодня я сама буду подходить к телефону?

Марина щебетала как весенняя пташка, стараясь заглушить сомнения сына и собственный страх: сколько еще объявлений расклеил ее продюсер, а точнее, сутенер? Денис равнодушно пожал плечами, однако его настороженный взгляд не оставлял сомнений: звонок дяди с противным смехом его испугал. И то, что мама отводит глаза, испуга не уменьшило. Не успел Денис дойти до своего письменного стола, как зазвонил телефон. Марина схватила трубку с такой скоростью, словно от этого звонка зависела вся ее жизнь. В общем-то, почти так оно и было. Стоя в дверях, Денис увидел, как мама сначала покрылась красными пятнами, потом побледнела и железным голосом отчеканила практически по слогам:

— В объявлении неправильно указали номер. Ну и что? Значит, ошибка была допущена во всех объявлениях. Никогда больше сюда не звоните. До свидания.

До того часа, когда Денису нужно было ложиться спать, он слышал эти слова еще раз десять. А может, восемь. Или одиннадцать. Сначала он их считал, чтобы вечером рассказать папе. Потом сбился со счета и почему-то решил, что папе рассказывать не стоит. Что-то уж очень нервничает мама и так бледнеет… Такой взволнованной, даже испуганной, он еще ее не видел.