Книга Элианна, подарок Бога - Эдуард Тополь

18

Тут я прерывал чтение легенды о Любке Гусь и говорил:

— Все, дорогая, вставай.

— А дальше? Дальше что? Читай! — требовала Элианна.

— Нет. Нам пора на работу.

Эли потягивалась, как сытая кошка и как Любка Гусь (или, наоборот, это Любка Гусь после ночи с Иосифом потягивалась, как Эли), и убегала в ванную принять душ и «привести себя в порядок». После чего появлялась в двери ванной совершенно голая, но уже с причесанным протуберанцем своих пламенно-рыжих волос и подведенными глазами. Приняв несколько соблазнительных поз и раздразнив меня до тигриного прыжка к ней, она с хохотом снова ускользала в ванную одеваться.

Потом мы спускались на Бродвей, завтракали в соседнем кафе омлетом и вафлями по-шведски и, если не было забастовки водителей автобусов, ехали автобусом на работу. Стоял октябрь — лучшая в Нью-Йорке пора. Автобус все время шел по Бродвею — от 91-й до 34-й улицы и Penn Station. Нежаркое утреннее солнце бежало за нами в витринах магазинов и ланченетов. Черные мусорщики, добившиеся забастовкой повышения зарплаты с шестнадцати до восемнадцали долларов в час, весело катили по мостовым на подножках своих мусороуборочных комбайнов и, играя накаченной, как у Шварценеггера, мускулатурой, лихо швыряли в пасти этих комбайнов большие пластиковые мешки с мусором, выставленные на тротуар из кафе и ресторанов. Голоногие студентки окрестных колледжей ехали на занятия на велосипедах и роликовых коньках. Молодые сиделки-испанки катали в колясках богатых американских старушек, а русские эмигрантки гордо выгуливали на поводках по пять-шесть модно постриженных королевских пуделей и пятнистых сеттеров. На 59-й, у Коламбус-Серкл, радио гремело песней Фрэнка Синатры If I can make it there I’ll make it everywhere, it’s up to you, New-York!.. и под этот гимн фонтаны Линкольн-Центра били в небо радужными струями воды. А на 42-й, у Таймс-сквера, уличные музыканты наяривали джаз…

На работу в WWCS мы приходили к двенадцати, хотя и в это время там еще делать было нечего, поскольку все наши радиоинженеры и техники находились в Бруклине и Квинсе — устанавливали нашим подписчикам радиоприемники, прибывшие, наконец, с Тайваня. Но я, конечно, находил себе работу. Во-первых, сходил на 40-ю стрит во Freedom House, «Дом Свободы». Там прямо у входа висела огромная карта мира, почти на две трети закрашенная красным цветом, обозначающим страны, подконтрольные СССР. А на втором этаже был кабинет легендарной Людмилы Торн — она уже трижды слетала в Афганистан и вывезла оттуда дюжину пленных советских солдат, которых хотели обезглавить моджахеды.

— Людмила, вы можете дать мне адрес вермонтского отшельника?

— Александра Исаевича? А зачем вам?

— Мы сделали радиоспектакль по «Раковому корпусу», я хочу послать ему пленку и спросить разрешения забросить ее в СССР.

Она посмотрела на меня так внимательно, как никогда до этого.

— Слушайте, это же замечательная идея! Мы забросим в СССР сотню аудиокассет, а люди растиражируют их там, как песни Высоцкого! И никакое КГБ это не остановит! Пишите адрес: Mr. Alexander Solzhenitsin, Vermont, USA.

— И все?

— Все.

— Но выглядит, как «Москва, Кремль, товарищу Сталину», — сказал я.

— Не беспокойтесь, дойдет, — заверила Людмила. — В Вермонте на почте знают, куда доставить.

— Спасибо. А могу я поговорить с солдатами, которых вы привезли из Афгана?

— К сожалению, вы опоздали. Они разъехались по фермам и ранчо в Огайо и Колорадо. Они же все колхозники и могут там хорошо заработать. А вас не интересует Эдуард Кузнецов?

— Еще как интересует! — воскликнул я. — Он здесь?

— Вчера прилетел из Израиля. Будет у меня через пару минут.

Через час я сидел со своим героем и кумиром на скамейке Таймс-сквера и мирно беседовал о знаменитом «самолетном деле», с которого «есть пошла» вся наша эмиграция. Кузнецов оказался моим ровесником и моего роста, но крепкоплечим и с жесткими ладонями шахтера или молотобойца. Оно и немудрено — из своих неполных сорока лет девять он провел в лагере строгого режима. А до этого был вообще приговорен к смертной казни, и только вмешательство Ричарда Никсона и чуть ли не всех остальных лидеров западных стран заставило Брежнева заменить ему «вышку» на пятнадцать лет лагерей. Но всю «пятнашку» он не отсидел — в прошлом году его и остальных зачинщиков «самолетного дела» обменяли на советских шпионов, арестованных в США.

— Вообще-то, Израиль был против нашего угона самолета. Питерская подпольная сионистская группа просила добро на эту операцию, а он отказал. Ну, а когда такая широкая огласка — Питер, Израиль, — я был уверен, что нас возьмут еще до того, как мы зайдем в самолет, — сказал мне Эдуард, куря по-лагерному — в кулак. — Но на то и был мой расчет — угоним самолет, не угоним, а гвалт поднимется на весь мир! И Кремль должен будет что-то решать…

— Хотите поехать на Брайтон?

— Нет. Зачем?

— Мне очень хочется увидеть — узнают вас на Брайтоне или не узнают? Все-таки это вы пробили железный занавес и открыли нам всем дорогу.

— Перестаньте! Никто меня там не узнает, и слава богу! И, вообще, я это делал ради нашей эмиграции в Израиль, а не в Америку.

— А как вы там себя чувствуете?

— В каком смысле?

— Ну, вот Моисей вывел нас из Египта и довел до Израиля, но в Израиль Господь его не пустил. А вас пустил. И как вам там? Нравится?

— Слушайте, при чем тут Моисей? Вы какой-то махровый романтик.

— Это потому, что я трус. Я видел в Салехарде лагерь строгого режима. Не думаю, что я бы там выжил и месяц. А вы провели там девять лет ради того, чтобы я и все остальные могли тут гулять по Бродвею или в Израиле по Дизингоф. Кто же из нас романтик?

Он усмехнулся:

— Ладно, не будем считаться. А про Израиль… Когда в Союзе мы говорили «мне не нравится то или это», что мы слышали? «Не нравится? Езжай в свой Израи́ль!» Так?

— Точно! — удивился я. — Я стоял в Москве в очереди за сливами, а продавщица двадцать минут трепалась по телефону со своим хахалем. И очередь терпела, а я не выдержал и сказал: «Ну сколько можно?» И вдруг вся очередь повернулась ко мне и так и сказала: «Не нравится? Езжай в свой Израи́ль!»

— Вот видишь, — сказал Эдуард, переходя на «ты». — В Израиле мне многое не нравится, но это моя страна. Там мне такое никто не скажет.

Вернувшись в свою редакцию, я сел за стол и на красивом бланке компании WWCS напечатал на своей новенькой кулачковой пишущей машинке:

…

Mr. Alexander Solzhenitsin,

Vermont, USA

Многоуважаемый Александр Исаевич!

Рад Вам сообщить, что в ближайшее время в Нью-Йорке начнет свои передачи наша Первая независимая русская радиостанция. Готовясь к этому, мы силами талантливых молодых московских актеров, выпускников ГИТИСа и Щукинского театрального училища, сделали радиоспектакль по Вашему роману «Раковый корпус». Кассету с записью этого спектакля прилагаю и хочу поделиться с Вами следующей идеей.