Книга Овечья шкура - Елена Топильская

— Может, это с его работой связано? — предположила я.

— Может, — вяло согласился Коленька, — только не забудь, что Кате было пятнадцать лет. Всего пятнадцать. И судя по тому, что ты мне рассказываешь, это была не прожженная телка, а ребенок по сути. Так что если к ней кто-то и клеился, то это наверняка был не взрослый мужик, а пацан какой-нибудь из соседней школы. Поэтому на место работы не рассчитывай.

— А что тогда? “В” — это обозначение места встречи?

— Допустим, — сказал он. — Или просто парень раскрыл первую попавшуюся страницу и свое имечко вписал. И эта буква “В” ничего не значит.

Да, к сожалению, такое, как правило, бывало гораздо чаще: то, что казалось на первый взгляд серьезной зацепкой, на самом деле ничего не значило.

— А может, все-таки он не пацан? Мы ж забыли про вторую девочку, как ее — Коровина? — спохватилась я.

— Маша, это все вилами по воде писано. Мало ли что, может, наш розыскник и вправду колготки перепутал или не те в морге получил.

— А мои таблицы с типичными версиями? По ним получается, что он не пацан. Ему лет двадцать семь — двадцать восемь.

— А что еще говорят твои таблицы?

— Коленька, к сожалению, пока ничего! А вот если мы найдем еще хотя бы один случай, информации будет больше.

— Давай искать, — жизнерадостно подытожил Коленька. — Блин, ну почему как мне искать, так обязательно “Александр Петров”. Нет, чтобы он был Иннокентий Шнипельсон… Причем один такой в Санкт-Петербурге…

— Уж лучше помечтай, чтобы он пришел с повинной, — вздохнула я.

Он довез меня до дома, причем у парадной активно понапрашивался ко мне в гости. Я только посмеялась. Но и Коленька не расстроился, гуднул мне на прощание автомобильным клаксоном, пообещал завтра забрать меня из дома и уехал.

Войдя в квартиру, я поняла, как устала. Засовывая ноги в тапочки, я с грустью подумала, что стала уставать гораздо сильнее, чем десять лет назад. Хотя сегодняшняя усталость была вполне оправданна — еще бы, два таких ударных допроса за один день.

Ребенок играл в “Плейстейшен”. На меня он внимания не обратил.

— Ты ел? — спросила я, пробираясь мимо него через клубки проводов. Гоша издал какой-то сложный звук, который можно было принять и за “да”, и за “нет”, и, что было наиболее правильным, — за вежливую интерпретацию пожелания “мама, отвяжись”.

И верно, чего спрашивать. Сейчас зайду на кухню и с ходу определю, ел ребенок или нет: если есть грязная посуда, значит, ел. Если нету, значит, не ел. Вариант, при котором он поел и помыл за собой посуду, исключается напрочь, этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Моя руки в ванной, я краем глаза заметила кучку грязных ребенкиных трусов и носков. Так. Сегодня еще предстоит стирка. Надо как-то расслабиться; хоть на этот раз я появилась дома не к полуночи, а во вполне приличное время, я была совершенно не готова к домашним работам и сама себя ощущала шкуркой, набитой усталостью.

Как там мне Регина советовала — если у тебя дома пыль лежит, ляг рядом с ней и отдохни, — вспомнила я и из последних сил набрала номер ее мобильного.

— Ты где? — спросила я, как только подруга отозвалась.

— Проезжаю мимо тебя, — отозвалась Регина так кокетливо, как будто разговаривала не со мной, а с заграничным миллионером, перспективным в матримониальном смысле. Вот настоящая женщина, с завистью подумала я. У меня-то самой сейчас вряд ли повернулся бы язык так разговаривать даже с натуральным заграничным миллионером, перспективным в матримониальном смысле.

— Может, заедешь? — вяло спросила я.

— Да без проблем, — заявила Регина, — через пять минут буду. У меня бутылка “Шабли” тут в машине завалялась, из дьюти-фри.

Я отложила телефонную трубку и закрыла глаза. Классно, подумала я, вытягивая ноги. Сейчас мы с ней выпьем, и я расслаблюсь. Хотя на самом деле предвкушала я совсем другое. Естественно, меня распирала история, в которую были замешаны Стеценко и букет. Я ощущала настоятельную потребность с кем-то поделиться, но не с Гошкой же. А друг и коллега Горчаков и так был в курсе.

Приехала душистая и пушистая Регина, с идеальным макияжем и аккуратным маникюром. Мазнув взглядом по ее блестящим, как леденцы, ногтям, я быстро спрятала за спину руку с содранным в интересах следствия лаком. Но Регина все равно углядела этот косметический беспорядок и неодобрительно поджала губы. Я покорно склонила голову — на дворе вечер, а Регина, в отличие от меня, выглядит так, будто визажист-стилист выпустил ее из своего кресла ровно пять минут назад.

— Регина, ты сама красишься? — поинтересовалась я, вешая на плечики ее плащ.

— А кто ж меня накрасит? — удивилась она.

— То есть к визажисту ты по утрам не ходишь?

— Да ты что! — возмутилась она. — Я же профессиональный визажист сама. Хочешь, тебя накрашу?

Мне хотелось. Но я испугалась перспективы смывать свой дневной макияж, краситься снова и еще раз умываться. Однако не тут-то было. Регина в мгновение ока разложила на кухонном столе все свои визажистские причиндалы, которые, как я поняла, она таскает с собой на все случаи жизни, ваточкой, смоченной в какой-то ароматной жидкости, ликвидировала то, что я сегодня утром по-дилетантски нарисовала на себе, и стала тихо поглаживать меня какими-то кисточками по лицу. При этом она не забывала отпивать из бокала “Шабли”. Я тоже отпивала это самое “Шабли”, закрыв глаза и полностью доверившись Регине. И, как оказалось, зря.

Она умышленно посадила меня спиной к зеркалу, чтобы я не видела промежуточных стадий процесса, и даже палитру с разноцветной косметикой задвинула мне в тыл.

— Зачем ты мажешь веки коричневыми тенями? — спрашивала она между делом. — Тебе надо класть сначала бежевый, а потом, выше к бровям, розоватый тон. Давай я тебе брови выщиплю, а?

— Не надо, — лениво отвечала я. И Регина, приговаривая: “Ну, не надо — так не надо”, — продолжала малевать на мне новую Швецову по своему разумению, гармоничную и раскованную женщину будущего.

А я с закрытыми глазами рассказывала, как влипла сегодня со Стеценко.

Регина слушала с интересом, но в ее репликах по этому поводу сквозил скепсис.

— Зачем тебе Стеценко? — спрашивала она с той же интонацией, что и насчет теней. — Тебе нужен нормальный спонсор. Тебе лет-то уже много, а шубы еще ни одной. Букетики — это, знаешь, так, силос. Мужчина — я имею в виду настоящего мужчину — должен надеть тебе бриллианты на пальцы. У тебя, между прочим, лак с ногтя содран. На такие пальцы бриллианты тебе никто не наденет. Не говоря уже о том, что ты лицо официальное, неприлично с неухоженными ногтями на работу ходить.

— Оставим в покое мои неприличные пальцы, — вяло огрызалась я, — но спонсор из мехового магазина мне даром не нужен. Если человека не любишь…