Книга Ключевая улика - Патрисия Корнуэлл

Марино никогда не смирится с тем, что мы с Бентоном поженились, что я могу быть счастлива, что мой с виду необщительный и высокомерный муж имеет такие достоинства, которых Марино никогда не понять.

— Для начала объясни мне, откуда тебе все это известно? — спрашиваю я.

— Оттуда, что федералы явились в ЦСЭ с ордером, запрещающим удалять что-либо с нашего сервера. Значит, они в него уже заглядывали, — отвечает он. — Совали нос в твою электронную почту, может, и еще куда-то.

— Почему мне ничего не известно о выписанном на мой офис судебном ордере? — Я думаю о сугубо конфиденциальной информации, хранящейся на сервере ЦСЭ, — на некоторых документах стоит гриф Министерства обороны «секретно» и даже «совершенно секретно».

— Ну и ну! Ты что, ничего не поняла? Не слышала, что я сейчас сказал? Ты в разработке у ФБР. Ты — объект.

— Если бы я была объектом, то точно догадалась бы об этом. Мне грозило бы обвинение в преступлении по федеральному делу, и меня, несомненно, уже допросили бы. Я бы уже предстала перед большим жюри. Они бы уже связались с Леонардом Браззо. Так почему никто не сказал мне о судебном ордере? — повторяю я.

— Потому что подразумевалось, что ты не должна об этом знать. Как и я, впрочем.

— Люси в курсе?

— Компьютеры — ее ведомство, так что ее единственную и уведомили. Это ее обязанность — следить за тем, чтобы ни одно электронное сообщение не было удалено.

Очевидно, именно Люси и рассказала об этом Марино. Но не мне.

— Мы вообще ничего не удаляем, а факт выдачи судебного приказа еще не означает, что они просматривали наши документы. — Тактика запугивания, думаю я. Марино — не юрист, и Джейми ради каких-то собственных целей сильно его застращала.

— Похоже, тебя это совершенно не волнует, — произносит он с ноткой недоверия.

— Во-первых, мое дело рассматривается в федеральном суде, — отвечаю я. — Естественно, федералы могут проявить интерес к любой электронной информации, особенно к документам Джека, раз уж нам известно, что, пока я была в Довере, он проворачивал незаконные операции и связался с опасными людьми, в том числе и со своей дочерью, Доной Кинкейд. ФБР уже просматривало его переписку, все, что смогло отыскать, и, судя по всему, еще не закончило. Так что чего-то подобного стоило ожидать. Хотя можно было обойтись и без этого… Да и что я могла удалить? План моей поездки в Джорджию? Меня только удивляет, как Люси удалось не сказать мне ни слова.

— Нас всех могли обвинить в воспрепятствовании правосудию, — говорит Марино.

— И я уверена, что именно Джейми вдолбила тебе это в голову. Она и с Люси разговаривала?

— Ни с Люси, ни о Люси — ни слова. — Марино подтверждает мое предположение о том, что Джейми и Люси сейчас не общаются. — Я сказал Люси и Брайсу, чтобы держали язык за зубами и не болтали о том, о чем ты знать не должна, и намекнул, что, если ты угодишь за решетку, это будет всецело и единственно на их совести.

— Весьма ценю твою заботу. Спасибо, что ты их предупредил.

— Не смешно.

— Конечно же нет. Просто мне не нравятся твои намеки на то, что если бы я владела нужной информацией, то сразу же сделала бы что-то незаконное, например удалила бы записи. Я всегда под наблюдением, Марино. Каждый день, всю жизнь. Что сказала тебе Джейми, что ты стал таким параноиком?

— Они наводят о тебе справки. Не далее как в апреле к ней на квартиру приходили двое агентов ФБР.

Я чувствую себя так, будто меня предали, но не ФБР, не Бентон и даже не Джейми, а Марино. Письма. Я и не знала, что он высмеивал меня, унижал перед моим подчиненным, моим протеже — Джеком. Моя карьера только начиналась, а Марино за моей спиной вливал яд в уши моих подчиненных.

— Они хотели расспросить ее о твоих склонностях, твоем характере, потому что она знает тебя лично, а история ваших отношений восходит еще к Ричмонду, — произносит Марино, но у меня в ушах звучат лишь злые слова Кэтлин. — Хотели припереть ее к стенке, пока она не исчезла в частном бизнесе. Может, и еще что-то было. Личные счеты. Политика. Ее проблемы с нью-йоркской полицией…

— Да, о моем характере. — Мой гнев выплескивается наружу раньше, чем я успеваю его сдержать. — Ведь я же такая ужасная, что со мной невозможно работать. Со мной так трудно. Я ведь если с кем и могу ладить, то только с мертвыми.

— Да что…

— Может, я за то и пойду под суд, что со мной так трудно. За то, что я такая ужасная, что заставляю людей страдать и ломаю им жизнь. Может, за это мне и следует отправиться за решетку.

— Да что за муха тебя укусила? — Он смотрит на меня с недоумением. — О чем ты вообще говоришь?

— О тех письмах, которые Джек писал Кэтлин Лоулер. Я так понимаю, никто не хотел их мне показывать. Из-за того, что вы с Джеком говорили обо мне еще тогда, в Ричмонде. Из-за тех ваших комментариев, которые он потом повторял в своих письмах Кэтлин.

— Я ничего не знаю ни о каких письмах. — Марино чуть наклоняется вперед, но никаких эмоций на его лице не отражается. — Никаких писем в доме не было — ни от него Кэтлин, ни от нее ему. И я понятия не имею, что она могла от него получать, если он вообще что-то писал. Что-то я в этом сомневаюсь.

— Почему же? — восклицаю я, уже не в силах остановиться.

— Джек никогда подолгу не был одиноким мужиком, и вряд ли его женам или подружкам так бы уж понравилось, что он переписывается с женщиной, которая когда-то его совратила.

— У них была электронная переписка. Это факт.

— Думаю, его жены и подружки об этой переписке ничего не знали. Но обычные письма, те, что бросают в почтовый ящик, те, что прячут по коробкам и прочим местам, — на мой взгляд, так Джек рисковать бы не стал.

— Не надо меня успокаивать.

— Я лишь говорю, что не видел никаких писем и что Джек прятал все, что касалось Кэтлин Лоулер, — говорит Марино. — За все те годы, что я знал его, он ни разу не упомянул ни ее, ни тот случай на ранчо. А что я тогда говорил… не знаю. Наверное, было что-то не очень хорошее. Ты же помнишь, какой я был придурок, когда ты только пришла и стала шефом. И не надо слушать всякую чушь от какой-то дерьмовой заключенной. Правду она сказала или нет, важно другое: Кэтлин Лоулер хотела тебя достать. И достала.

Я молчу. Мы смотрим друг на друга.

— Не понимаю, почему она так задерживается. — Марино вдруг встает и снова смотрит в окно. — И не понимаю, почему ты так на меня злишься. Может, потому что на самом деле злишься на Джека. Сукин сын. Вот что, не надо на него злиться. Чертов врун. Говнюк. После всего, что ты для него сделала. Оно и хорошо, что Дона Кинкейд его шлепнула, а то бы я сам это сделал.

Он все смотрит в окно, повернувшись ко мне спиной. Я сижу тихо. Злость, раздражение умчались, как внезапно утихшая буря, и я думаю о том, что сказал о Джейми Бергер Марино. Потом, обращаясь к большой, широкой спине, спрашиваю, как понимать, что Джейми «исчезла в частном бизнесе».