Книга «Гремя огнем». Танковый взвод из будущего - Вадим Полищук

— Четыре минуты.

Капитан сделал отметку и вернулся к прежней теме:

— Ну так что, пойдете ко мне в роту субалтерном?

— Подумать надо, — осторожно ответил Сергей. — Да и роты еще нет.

«Да и будет ли, еще неизвестно». Но эту мысль лейтенант озвучивать не стал, предпочел перевести разговор на другую тему:

— Надеюсь, та деревенька конечный пункт нашей съемки?

— Я тоже надеюсь, — откликнулся Кондратьев.

Вскоре всадники остановились у крайних фанз.

Получив приказ, казаки шустро прочесали брошенные фанзы и притащили полуглухого и полуслепого старика. Капитан попытался узнать у него название деревни.

— Шима пуцза — дзяо ши маминза?

Старик только качал головой и твердил одно слово:

— Путунда.

«Путунда» означает не понимаю. В начале съемок некоторые офицеры принимали этот ответ за название деревни. Так на листах съемки появлялись «Путунда 1-я», «Путунда 2-я» или «Путунда большая» и «Путунда малая». От старика толком ничего не добились, и его пришлось отпустить. Обратно возвращались другим маршрутом. Сергей думал о будущем, механически отмечая прошедшее время, Кондратьев решил его не отвлекать, лейтенанту предстояло принять важное решение, может быть, самое важное в своей жизни.

— Да не ори ты, младшой, — одернул не в меру разошедшегося Мирошкина Ерофеев. — Тут глоткой не возьмешь, тут думать надо.

Младший лейтенант хотел было одернуть обнаглевшего сержанта, но не рискнул. Оба были в одинаковых солдатских шинелях без погон, к тому же механик почти вдвое старше.

— А без присяги никак? — поинтересовался наводчик Рябов.

— Никак. Где ты видел офицера или сверхсрочника, не принявшего присяги?

Тут опять влез неугомонный Мирошкин:

— Но ведь придется присягать на верность царю, да еще и перед Богом!

— Бога нет, — донеслось откуда-то сзади.

Сергей в дискуссию до поры не влезал, смотрел за реакцией остальных. Кроме Мирошкина и еще пары-тройки солдат, высказавших резкое неприятие, и еще нескольких угрюмо промолчавших, остальные отнеслись к идее устройства своей послевоенной жизни пусть и без энтузиазма, но и без отрицания. Сам он еще окончательно ничего не решил, но и другого приемлемого пути не нашел.

— Есть, нет, какая разница? В семнадцатом царь все равно отречется, — заметил один из пехотинцев.

— А если нет? Если все по-другому пойдет? — это уже радист Малышев.

— В конце концов, товарищи Буденный и Рокоссовский тоже эту присягу принимали, — заметил Ерофеев. — И кому это помешало?

— Никому, — подвел итог Сергей. — Короче, приказывать в этом деле не могу, думайте сами, время еще есть.

— А что будет с теми, кто откажется? — поинтересовался Рябов.

— Не знаю, но думаю, что ничего хорошего. В лучшем случае сошлют куда подальше, чтобы языком не трепал. Все, расходимся.

Сергей поднялся с нар, давая понять, что дискуссия окончена. Идея вброшена в массы, теперь умы должны перебродить, что получится на выходе — увидим.

Сергей осторожно, стараясь не делать лишних движений, сполз с седла, с облегчением вздохнул и с трудом размял ноги. Капитан Кондратьев проделал то же самое, но гораздо легче и не без изящества. Сопровождавшие их казачки слетели со своих лошадок легко и непринужденно. «Кентавры, иху мать», — позавидовал им танкист. Пока штабист ходил сдавать результаты съемки, Сергей привязал обеих лошадей, присел на грубо сколоченную скамейку, вытянул ноги и блаженно расслабил спину. Хорошо! Отдых был внезапно прерван взволнованным Кондратьевым с газетой в руке.

— Цусима, лейтенант, все-таки состоялась!

Забыв о гудящей спине, Иванов вскочил на ноги.

— А результат? Результат какой?

— Японцы понесли огромные потери! Правда, телеграмма о начале сражения между русским и японским флотами очень короткая, подробностей нет. Вот, взгляни.

Капитан протянул Сергею все того же «Вестника». Лейтенант с бешено бьющимся сердцем развернул газету и внимательно изучил скупые телеграфные строчки.

— Насколько я помню, дата начала сражения совпадает, а что касается потерь… Давайте подождем до завтра.

А в голове металась только одна мысль: неужели Цусимской катастрофы удалось избежать и история уже пошла по другому пути? Вечером та часть пакгауза, где располагались танкисты, напоминала растревоженный улей. Из попавших в девятьсот пятый год про это поражение России знали почти все, кое-кто и произведение Новикова-Прибоя прочитать успел. Основной вопрос был тот же — удалось избежать поражения или хотя бы катастрофических потерь? И если удалось, то куда история пойдет дальше? Угомонились ближе к полуночи, так ничего и не решив, оставалось ждать новых известий.

Следующий день ясности не внес. Газету из штаба привез Кондратьев. По его лицу решительно невозможно было понять, хорошие новости или плохие. «Вестник» тут же пошел по рукам.

— Наши крейсера соединились с Владивостокским отрядом… Сражение продолжается… Тяжелые потери с обеих сторон.

Теперь уже с обеих сторон, и опять никакой конкретики, гадай как хочешь. Гадали долго, до хрипоты, но сторонников нашей победы со вчерашнего вечера заметно поубавилось, надеялись хотя бы на ничью.

— Просто не хотят говорить всю правду сразу, — высказал свое мнение Сергей, — вот и выдают известия по частям.

К сожалению, он оказался прав, полностью масштаб катастрофы стал ясен только через неделю. Никаких надежд не осталось, дальнейшую бессмысленность сидения на Сыпингайских позициях начали понимать даже самые темные солдаты. В пакгаузе воцарилось уныние, только Мирошкин еще продолжал горячиться:

— Ни хрена эти царские адмиралы не могут! Ведь все, все знали, где, когда, какими силами, и так обделаться!

— Сомневаюсь, что до Рожественского хоть что-нибудь дошло, — высказал свое предположение Сергей.

— Значит, вся система сгнила, если ничего исправить не может!

— Вот с этим трудно не согласиться, — резюмировал лейтенант, — однако наших проблем это не решает, скорее, наоборот.

Горечь Цусимского поражения была неожиданно приукрашена прибытием капитана Леруа с неизменным фотоаппаратом, двумя новомодными пишущими машинками в футлярах и предлагавшимися к ним барышнями со своим обширным багажом. Барышни были милы, юны и непосредственны, чем вызвали живейший интерес со стороны немногочисленного местного офицерства. Собственно, любое существо соответствующего пола было обречено на повышенное внимание, и не только носителей золотых погон. Дефицит женского пола был дичайший, а европеек в радиусе десятка верст не было вовсе. Хотя некоторые штабные ухитрились выписать себе жен и воевали с комфортом.