Книга Карт-бланш императрицы - Анастасия Монастырская

— Не с кем поговорить, — жаловалась Екатерина Прасковье Брюс. — Жеребцы кругом — целый табун, даром ты, что ли стараешься, пробуя их мужскую силу на себе, перед тем, как ко мне проводить. Вот только после такой ночи совсем тошно становится, хоть зверем вой. Некому голову на плечо положить, не с кем заснуть. Прогоняешь — обижаются, вновь с ласками лезут, а мне того уже не надо.

— Матушка, Екатерина Алексеевна, — осторожно завела разговор верная Брюс. — К тебе дело есть деликатное, не знаю, как уж и подступиться.

— Сказывай, — Екатерина лениво перебирала пальцами бриллиантовую нить — последний подарок Станислава.

Фрейлина решилась.

— Никита Панин вернулся, аудиенции просит.

— Вовремя прибыл, ничего не скажешь, — протянула Екатерина. — С женой молодой пожаловал или один пока приехал?

— Не заладилось сватовство, — фрейлина с любопытством вглядывалось в окаменевшее лицо Екатерины. О чем думает, сразу не поймешь. — Впрочем, мне докладывали, что Панин не очень огорчен сим фактом. В бобылях ходит. Постарел немного, растолстел, но по-прежнему весел и хорош собой.

— Ну-ну, а где обитал все эти годы, не говорит?

— Сначала в Швеции, потом во Франции и Лондоне.

— Путешествовал, значит, — горько усмехнулась Екатерина. — Пока над отечеством бури бушевали, решил побыть от них подальше, а как затихло, вернулся. Умен, Никита Иванович, ох, умен. Ну, зови его к ужину, старым друзьям делить нечего, зато, что вспомнить — найдется.

— А с поручиком Хвостовым что делать прикажете? — спохватилась фрейлина. — Ждет, горит, надеется.

— С поручиком? — задумалась Екатерина. — Это такой чернявенький? Усатенький? Юркий? Ну, пусть еще немного потомится. Ожидание для чувств не помеха. Страсть разожжет и желание подготовит.

— М-м…

— Что мычишь-то коровой, неужто понравился? Так за чем же дело стало? Проверь-ка его еще раз. Только смотри, чтобы на тебя весь пыл не растерял. Может, завтра ближе к вечеру он мне и понадобится.

Получив разрешение на вечер к великой княгине, Панин занервничал. В Петербург он прибыл еще три недели назад, но никак не мог приблизиться к царственной возлюбленной, по которой, сам себе боялся признаться, очень соскучился.

Екатерина, разумеется, лукавила, когда делала вид, что не знает о его прибытии. Знала наперед, что появится. Следила за каждым шагом любовника, пусть и бывшего. После его первого появление во дворце не прошло и часа, как ей доложили: первым делом Панин получил аудиенцию у немощной Елизаветы, обцеловал слабые руки, наговорил комплиментов, вручил дорогой подарок. Тетушка и растаяла, впрочем, к Панину она всегда была неравнодушна. После успешной встречи распорядилась сделать Никиту Ивановича воспитателем наследника.

Затем Панин отправился к великому князю, и был принят почти с искренним радушием и радостью. Кутеж продолжался несколько дней.

Оставалось вернуть расположение Екатерины.

И тут опытный дипломат, Панин столкнулся с ожидаемым, но довольно неприятным препятствием: Екатерина не хотела его видеть. Каждый раз находился благовидный предлог, чтобы отказать тому в аудиенции. Со всем тактом и царственным достоинством великая княгиня дала понять Панину, что не простила позорного бегства и неожиданного предательства.

Возможно, в иное время Никита Иванович бы и отступился, но не сейчас. Позиции Екатерины были весьма серьезны, а выступать на стороне заведомо слабого противника, ему не хотелось. К тому же, что тут скрывать, Екатерина была самой красивой и чувственной из всех любовниц Панина. Политика вновь тесно переплелась с чувствами, и он не мог понять, чего больше — политики или страсти.

Получив приглашение, повел себя, как влюбленный мальчишка после долгой ссоры. Поцеловал надушенную записку. Переменил дюжину камзолов и рубашек: какая больше к лицу и не понять. Побрился. Памятуя. Что не любит щетины, опрыскал французскими благовониями, чуть напомадился. Оставшееся время мерил шагами кабинет, придумывая замысловатые комплименты и виноватые объяснения. Должна простить, должна. Женское сердце — не камень, поцелуешь, и, глядишь, растаяло в уверенных руках.

Ужинали во дворце всегда поздно. Прибывшего Панина быстро и незаметно проводили в покои Екатерины.

— Сюда, — шепнула ему Прасковья Брюс, указывая на огромную ширму, стоявшую посредине полутемной комнаты. Из середины ширмы поднимался к потолку яркий свет. Что за чудеса?

Панин нырнул внутрь и оказался перед другой ширмой. Откуда-то послышался чуть приглушенный голос великой княгини:

— Ну, что же вы, граф, мы вас ждем! Смелее! Неужели испугались?

Но и за второй преградой оказалась еще одна. Панину оставалось только догадываться, что означает странная игра в альковный лабиринт. Он приподнял плотную ткань третьей портьеры и вдруг очутился перед Екатериной, еще более красивой, молодой и соблазнительной, нежели он ее запомнил.

Увы, она была не одна. А он надеялся, что приглашен на тет-а-тет. За накрытым столом, уставленным всевозможными блюдами, сидели Лев Нарышкин и Анна Нарышкина, генерал Андрей Измайлов, Петр Сенявин и еще двое мужчин, не знакомых Панину. Особую пикантность интимному ужину придавало то, что проходил он подле разобранной постели, а сама княгиня сидела в капоте, соблазнительно покачивая на босой ноге бархатную туфлю без задника. Вся компания была слегка пьяна и очень весела.

— Мы вас уже заждались, граф! Присоединяйтесь к нам, — улыбнулась Екатерина. — Выпейте вина, поешьте, как следует, и обязательно расскажите о своих долгих и, надеюсь, увлекательных путешествиях. Вас так долго не было, что мы порядком успели вас позабыть.

— Я безмерно счастлив, ваше высочество, — уныло ответил Панин, — что вы нашли время и желание принять меня.

— Время — да, — он уловил издевательские нотки. — А желание… тут все зависит от вас, Никита Иванович. Все в ваших руках. Так что там Париж?

— Стоит, — рассеянно ответил Панин, пожирая глазами Екатерину. Та заметила это и кокетливо прижалась к Нарышкину. Кровь ударила Панину в голову. По приезде он сразу навел справки об увлечениях великой княгини. Знал о бурном романе с Понятовским, слышал намеки о череде гвардейцев, доходили слухи и о возможной связи со Львом Нарышкиным. Неужели не только слухи? Неужели опоздал? Все эти размышления настолько четко читались на лице Панина, что Екатерина расхохоталась.

— Расслабьтесь, Никита Иванович, своим грозным видом вы портите нам все веселье. Неужели в парижских салонах принято так явно скучать в присутствии царственных особ?

— Простите, ваше высочество. Ваша красота вновь пленила меня, наложив печать восхищения на уста. Онемел от восторга, и, видно, своим смущением, нарушил общее веселье. Еще раз прошу прощение.

— М-м, — промурлыкала Екатерина. — Как интересно! Но знаете, граф, от смущения способ хороший имеется.

— Какой? — улыбнулся Панин, интуитивно почувствовав, что она готова сменить гнев на милость. — Расскажите!