Книга Стыдные подвиги - Андрей Рубанов

Его было немеряно, бабла. Не очень много, а именно немеряно, то есть бесконечное количество. Подсчитать невозможно. Я управлял частным банком, его общий капитал составлял полтора миллиона долларов и ежедневно увеличивался, подсчет велся с погрешностью двадцать-тридцать тысяч, моя доля была четвертая плюс я что-то все время был должен некоторым клиентам и совладельцам, а другие клиенты и совладельцы, наоборот, были должны мне, и у всех ехала крыша от всего этого. От того, что бабла было немеряно.

Квартира в центре Москвы стоила пятьдесят тысяч.

Помимо полутора миллионов своих, было еще два, реже три миллиона чужих, ежедневно, и владельцы упомянутых двух (трех) миллионов чужих тоже считали с погрешностью, потому что крыша ехала и у них тоже.

Прочее бабло — все деньги мира — подразумевалось. И не просто в каких-то мечтах, а всерьез, в ближайших планах. Первый миллион образовался за два года, второй — за несколько месяцев, при таком темпе прироста денежной массы цифра в сто миллионов казалась вполне уместной, маячила на горизонте, приближаясь плавно и неотвратимо.

Мне исполнилось двадцать шесть лет.

Я не тратил, некогда было тратить. Два костюма, обувь, машина — вот все, что я имел. Бабла немеряно, — зачем сейчас покупать часы за три тыщи, если через месяц я смогу купить часы за десять тыщ? Зачем сейчас покупать трехкомнатную квартиру в Ясенево, если через год я смогу купить пятикомнатную на Ордынке? Куплю сейчас в Ясенево — и буду, как дурак, жить в Ясенево, когда остальные поселятся на Ордынке. Тратить бабло — целая наука, а у меня голова и так взрывалась.

Каждый день я лично отвечал за сохранность бак-сулечки в размере трех или пяти милионов, и если бы с ними что-то случилось, то я бы лишился головы.

Кроме того, за нами все время охотились какие-то менты — мы то бегали от них, то откупались.

Летом девяносто шестого года появились менты столь значительного калибра, что мне пришлось взять отпуск и уйти на дно.

В бега.

Когда ты узнаешь, что тебя ищет милиция, — у тебя два варианта действий. Либо сразу, не медля ни минуты, самому явиться, добровольно: вот он я, чего хотели? Только лучше взять с собой адвоката, а то бывает, что впоследствии, ближе к началу судебного разбирательства, органы правосудия невзначай забывают, что ты сам пришел.

Либо — второй вариант — спрятаться. Рассчитывая, что поищут — и перестанут. Ты ведь не один такой. Кого ищут.

Есть еще третий вариант, самый лучший. Жить так, чтобы тебя никогда не искала милиция. Но лично я не смог.

Хотел бы — но не смог.

Государство, где я жил, крупно ограбило моих родителей. Опустило на все деньги. Однажды в восемьдесят девятом году моя мама и мой папа обнаружили, что их сбережения превратились в фантики. Это было как-то замаскировано словами «свободные цены», «перестройка», «реформы», «шоковая терапия» и так далее. Момента ограбления я не застал: служил в армии. То есть я отдавал долг родине, учился защищать государство, а в это же самое время это же государство беспрецедентно наебывало моих родителей. Когда вернулся — мама и папа, когда-то благополучные люди, заслуженные учителя Российской Федерации, уже ходили по пыльным тротуарам родины бодрящимися пятидесятилетними бедняками.

Я бы хотел простить государству, но не смог. Мою маму и моего папу кидать нельзя, — я сразу приду и уничтожу тех, кто это сделал. А будет меня потом искать милиция или не будет — неважно.

Я не мстил государству (какой я на хер мститель), — но запомнил. И потом на протяжении пяти лет просто делал что хотел. Забирал свое. В конце концов нас — таких — подобралась целая компания, и мы набрали своего на полтора миллиона долларов.

Читатель вправе спросить, зачем здесь такое подробное сумбурное вступление. Почему рассказчик не переходит к сути? К истории о том, как он был в бегах? А потому, что читателю лучше сразу дать понять, кто он таков, рассказчик. Что за малый. Бывает ведь, смотришь телевизор — там разглагольствует некто щуплый и перекошенный, умничает и жизни учит, а у самого зубов нет, волосы дыбом и пуговиц на рубашке не хватает. Хочется сказать ему: слышь, друг, ты сначала пуговицу пришей, а потом умничай. Но сказать не можешь, потому что тот парень — в телевизоре, а ты всего лишь на диване.

Это я к тому, что мои пуговицы все на месте. И не только пуговицы. Имелась, в частности, заблаговременно приготовленная квартира. Специально для того чтоб отсидеться, уйдя в бега. Двухкомнатная, в хорошем районе. Отсиживаться и прятаться всегда лучше в хорошем районе, среди благополучных людей. Замаскировавшись под одного из них. Такого же благополучного горожанина. Оно и приятнее.

Как прятаться и маскироваться, меня научил Толя Далидович. Когда выяснилось, что меня ищет милиция, я отыскал старого товарища и вытащил в ресторан. И товарищ научил. У него был классический криминальный ум. Кроме того, он от природы имел педагогическую наклонность. Он всегда был битком набит мелкими секретами преступного быта.

В девяносто первом мы считались лучшими друзьями, братьями, коллегами, подельниками. Потом дороги разошлись, чтобы вновь сойтись спустя четыре года — когда я уже сделался, пардон, банкиром. В какой-то момент, уже когда бабла стало немеряно, я завербовал в систему почти всех друзей и приятелей. Включая Далидовича.

Вербовать было легко. Вербовал не я, вербовало бабло.

Теперь Толика Далидовича тоже искала милиция. Но не так активно, как меня.

— Никогда не заходи в лифт, — учил он меня после того, как разлили по третьей. — Поднимайся по лестнице.

— Но я живу на двенадцатом этаже.

— Тогда доезжай на лифте до десятого. Дальше — только по лестнице. Если они устроили засаду — ты увидишь их спины.

— Логично.

— А как зайдешь в квартиру — делай контрольный звонок.

— Кому?

— Близкому. Хоть мне. Неважно.

Его глаза слезились. Он много пил, он опух, немного опустился физически, внешне; однако ниже какого-то своего принципиального уровня не опустился. Туфли были старые — но начищенные, брюки недорогие, но выглаженные. Далидович держался молодцом. Это я у него перенял еще пять лет назад: держаться молодцом.

Он сделал кавказский жест: ладонью размешал воздух между нашими лицами.

— Не подумай, я не навязываюсь. Может, я тебе теперь и не близкий. Но должен быть человек, который точно знает, где ты, с кем и как. В любое время дня и ночи. Если ты на хате — значит, на хате. В пути — значит, в пути. У блядей — значит, у блядей…

— Меня ищет милиция. Я не дурак ходить по блядям.

— Ты дурак, что не ходишь. Веди нормальный образ жизни. Ходи по блядям, — решительно рекомендовал Толя Далидович. — Расслабляйся. Если тебя поймают — скажешь им, что ни от кого не бегал, жил в свое удовольствие…

— Я вообще не собираюсь им ничего говорить.