Книга Этичный убийца - Дэвид Лисс

И все было бы отлично, если бы не одно «но»: я не получил ни цента, потому что ни одна заявка на кредит не была поддержана. Ни одна ничтожная заявка. Такое случалось со мной и прежде, случалось и потом, но я не переставал злиться, потому что тот день стал для меня поистине трагическим. Я сорвал Большой Куш. Но все пошло прахом. Тем не менее благодаря этому случаю моя репутация значительно укрепилась. И несмотря на то что я лишился комиссионных, относиться ко мне стали с заметным почтением.

– Ну ладно, а здесь-то что случилось? – не унимался Бобби. В руках у него была заявка на кредит, заполненная Карен.

Я покачал головой:

– Когда дело дошло до чека, они вдруг заартачились.

– Черт, Лемми! Ты что же, вошел в дом и не смог довести сделку до конца? На тебя не похоже.

Я только плечами пожал, надеясь, что дело удастся замять.

– Так уж вышло. Всякое бывает, сам знаешь.

– Давно это было?

Наверное, мне стоило соврать, но в тот момент я едва соображал и не сразу догадался, к чему клонит Бобби.

– Не помню точно. Вечером. Наверное, пару часов назад.

С минуту он созерцал заявку на кредит, будто выискивая какую-то важную мелочь.

– А давай-ка вернемся. Если это было всего пару часов назад, я еще смогу их обработать – пари держу.

Я оперся рукой о машину, чтобы не упасть, и судорожно замотал головой. Я ни за что не вернусь на место преступления.

– Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет.

– Да брось, Лем. Вот увидишь, я их обработаю. Тебе что, деньги не нужны? Не хочешь получить премию? Подумай: комиссионные и премия! Ведь это еще четыре сотни!

– Просто я не верю, что у нас получится. Я не хочу возвращаться.

– Ну а я попробую. Хайленд-роуд – это где?

– Не помню, – соврал я и отвел глаза.

– Ладно, подожди здесь. Я зайду в магазин и спрошу.

И Бобби направился к магазину. Но тут я сообразил, что нет ничего хуже, как пойти туда и спросить дорогу, причем у того самого парня, у которого и так уже кулаки чешутся мне морду набить, у парня, который видел, как я вошел в дом Карен и Ублюдка, и после этого снова туда вернуться. Уж лучше просто вернуться, не спрашивая дороги. С тяжелым вздохом я сообщил Бобби, что вспомнил дорогу; мы сели в машину и поехали.

По пустым улицам мы добрались до места за какую-нибудь пару минут, но мне казалось, что мы едем уже целую вечность, – и все равно слишком быстро. Бобби припарковался у обочины и вышел из машины, хлопнув дверью так, что я вздрогнул.

Вокруг трейлера все было тихо – неестественно тихо. Эдакий остров спокойствия среди океана пронзительных звуков, издаваемых насекомыми. Ни один трейлер на свете еще не был таким спокойным и неподвижным. Где-то не слишком далеко залаяла собака: она залилась тем самым тревожным лаем, который собаки припасают для подозреваемых в убийстве.

Бобби подошел к трейлеру, поднялся по трем растрескавшимся бетонным ступеням и надавил на кнопку звонка.

Я судорожно озирался вокруг. По одной из поперечных улиц, за полквартала от нас, протащился видавший виды, потрепанный «датсун». Быть может, водитель притормозил специально, чтобы получше нас разглядеть? Не знаю.

Бобби снова позвонил, потом подергал дверную ручку и негромко постучал – если только стук бывает негромким. Он колотил в дверь под самым глазком. В эту секунду мне пришло в голову, что Карен и Ублюдок все равно ни за что не выписали бы нам чек, если бы мы вытащили их из постели, – они были бы злы как черти.

Не сходя со ступеней, Бобби потянулся, пытаясь заглянуть в окно кухни. Он крепко приник к хрупкому стеклу, и я подумал, что он его сейчас выдавит.

– Господи! – воскликнул Бобби. – Они либо ушли, либо померли.

Я засмеялся, но вдруг понял, что Бобби, в общем-то, не сказал ничего смешного, и запнулся. Мы побрели обратно к «кордобе». Пора было забирать остальных ребят. Всю дорогу я просидел, ссутулившись, на переднем сиденье, едва переводя дух от страха и невыразимого облегчения.

Кондиционер работал на полную катушку, холодный воздух обдувал меня со всех сторон, и я старался поглубже вжаться в свежевымытое кожаное сиденье. Мне хотелось одновременно и умереть, и разрыдаться, и еще – хотя я не вполне отдавал себе в этом отчет – мне хотелось, чтобы Бобби меня обнял. Но ему было не до меня: он деловито крутил ручку радио и остановился наконец на «Блю ойстер калт».[16]Голос, полившийся из динамиков, настойчиво убеждал меня отринуть страх перед старухой-смертью, но не могу сказать, что этот призыв благотворно подействовал на мое самочувствие.

– Ты все-таки сорвал куш – это тоже неплохо, – заговорил Бобби, решив, видимо, что меня нужно приободрить. – День работы этого стоит. Ты все равно остаешься в игре. Но двойной куш всегда лучше, правда? А? Ну ничего, завтра возьмешь двойной. Ведь ты же Ядерный Лем, а не кто-нибудь. У тебя все отлично получится.

Если бы зрелище двойного убийства не лишило меня дара речи, весь этот «позитив», который гнал Бобби, наверняка бы меня вдохновил. Услышав от него малейшую похвалу, я был тут же готов развесить уши и ненавидел себя за это. Казалось, я готов освоить ремесло книготорговца и продавать многотомные издания людям, которые никогда в них даже не заглянут и уж точно не смогут их оплатить, только ради того, чтобы Бобби погладил меня по головке. Умница, Лем, хорошая собачка. Но что поделаешь, мне это нравилось. Два человека погибли: они лежат там, на полу, с пробитыми черепушками, по облезлому линолеуму растеклись их кровь и мозги, и что же? Мне это вроде по-прежнему нравится.

По пути мы несколько раз останавливались, и на каждой остановке в машину забирался очередной парень из команды Форт-Лодердейла. Кроме меня их было трое: Ронни Нил, Скотт и Кевин, и все они один за другим впихивались на заднее сиденье. Разумеется, все они тихо точили на меня зуб. Дело в том, что Скотт был, во-первых, толстым, во-вторых, имел очень специфические представления о правилах личной гигиены, поэтому, когда он залез в машину, остальным пришлось буквально вжаться друг в друга. А я сидел вытянув ноги и вдыхал относительно свежий воздух.

Кевин был парень тихий, невысокий, коренастый и в общении отличался какой-то особенной, сдержанной вежливостью. В общей компании его можно было попросту не заметить или легко забыть о его присутствии, даже просидев с ним целый день в одной машине. Он смеялся над чужими шутками, но сам не шутил никогда. Если кто-нибудь говорил, что проголодался, Кевин не отказывался от еды, но, наверное, скорее помер бы с голодухи, чем предложил бы сам зайти куда-нибудь пообедать.