Книга Заговор генералов - Фридрих Незнанский

– Ну-ну, спокойно, девушка! – погрозил пальцем Турецкий. – Держи себя в руках. И, кстати, намекни-ка родственнице, если она уже не в курсе, что Грязнов поможет ей сделать поразительное открытие. Славка сегодня без транспорта, а я – на колесах.

– А мне ты не хотел бы дать своего последнего благословения? – Лиля так посмотрела на него, что Саше стало немного жалко генерала.

– Полагаю, дорогая, что ты еще не созрела окончательно для святого причастия. Но – не исключено. Иди, иди к родственнице.

Дальнейшие события разворачивались стремительно. Турецкий вышел на кухню, где в одиночестве задумчиво дымил Грязнов, и спросил его:

– Ну, как у тебя? Хохлушка чернобровая созрела?

– Я… еще размышляю… – неопределенно протянул Славка.

– Да? А я уже дал команду Лиле, чтоб она выдала ее тебе под расписку. Для проведения следственного эксперимента. Я бы на твоем месте…

– Так ведь тогда надо везти…

– А друг у тебя на что? Колеса во дворе, Фрунзенская – пустая.

– Разве у тебя появились какие-нибудь планы?

– Планы мои зрели еще с утра. И они никоим образом не вступили в противоречие с планами нашего бравого генерала. Каждому на сегодня свое. Поэтому, если ты готов?…

Чернобровая казачка, а вовсе не хохлушка уже стояла на стреме, облаченная в пушистую светлую шубку. Лиля глубоко вздохнула и закрыла дверь за ушедшими по-английски, то есть без разрешения и долгого прощания, коллегами. Почему-то ей было не очень весело. Впрочем, понять ее нетрудно: еще не известно, заставила ли она Турецкого помирать сегодня от зависти, но то, что она завидовала этим нахальным мужикам, и особенно своей родственнице, это несомненно. Однако генерал был, несмотря на выпитое, абсолютно трезв и, вероятно, имел тоже свои виды. Независимо от того кардинального решения, которое так или иначе вынуждена будет принять в высшей степени приятная хозяйка данной квартиры.

Имя Нина, принадлежащее разбитной хохотушке краснодарского разлива, не вызвало никаких томительных ассоциаций в душе Турецкого, ибо по намеченной программе завтрашний день предназначался исключительно семье, вот и будут Нина с Ириной, свежий воздух и все сто удовольствий, а все до завтра оставалось в собственных руках.

Турецкий обернулся к своим пассажирам, вольготно расположившимся на заднем сиденье, и не смог удержаться от восклицания: шубка была распахнута, а крепенькие на зависть, провинциальные ножки перекочевали на Славкины колени. Парочка тягуче целовалась. Дотерпят ли, вот вопрос! Так подумал, отворачиваясь, Александр Борисович, хмыкнул и врубил по газам.

Высадив осоловевших от взаимного желания пассажиров возле собственного подъезда и вручив Грязнову ключи, Турецкий тут же, безо всяких объяснений, рванул в сторону Орехова-Борисова. Но, вырулив к развилке Варшавского и Каширского шоссе, вдруг подумал, что время не такое уж раннее, а одинокие женщины имеют обыкновение планировать свои вечерние действия загодя. И хотя Клавдия уже имела более чем прозрачный намек от Турецкого, подтверждения ведь не получила и ну как успела от неожиданной тоски кинуться во все тяжкие?! Надо дать ей время одуматься и принять единственно правильное решение. Следовательно, позвонить. Уже привыкший к своему безотказному аппарату, Турецкий сунулся в бардачок, но вспомнил о сделанном подарке и посожалел, что собственная трубка осталась дома, в багаже.

Поздно вечером издать из автомата телефонный звонок – в Москве проблема. Жетончики только в метро. И не в каждом. Пока побегал, пока нашел и купил, заплатив непривычно безумные деньги, чуть было не пропала охота. А если у этой чертовой Клавдии еще и какой-нибудь гость окажется, тогда все. Человечество потеряет доверие к себе со стороны одного из лучших его представителей.

Телефон не отвечал, и длинные гудки, показавшиеся совершенно унизительными, будто Александр Борисович чего-то выклянчивал у судьбы, навевали самые гнусные мысли по адресу непременно распутной, необязательной секретарши. Турецкий почти наяву видел, как лениво выползает она из-под одеяла, потягивается и думает: брать трубку или нет, тем более вон и кавалер прикорнул, притомившись, и если звонок от Сашки, то придется этого случайного гостя выставлять на ночь глядя за дверь… Вот такую развратную картину нарисовал себе Турецкий, назло не вешающий трубку: пусть звонит.

Наконец ленивое:

– Алле-о…

– Клавдия! Это ты, что ли?! – почти возмутился ее тоном Турецкий.

– Ай! Саша! – Клавдия завопила в трубку, едва не оглушив. – Ты где?

– В двух шагах от тебя,– сухо ответил он и, помолчав, добавил: – Но теперь боюсь оказаться лишним.

– Ты с ума сошел! Я ждала, ждала и… уснула… Так ты будешь?

– Буду! – так же резко и сухо заявил Турецкий, прикидывая, каким способом начнет он серию своих мстительных поступков в отношении Клавдии Сергеевны. Вспомнилась сегодняшняя ее поза в кабинете Кости, отчего заместитель генерального прокурора икнул и чуть не подавился. Она и будет самым подходящим вариантом. Для начала.

Но, как известно, человек предполагает, а Господь – тот располагает.

Клавдия стремительно открыла дверь, обхватила Турецкого обеими руками, и несколько мгновений спустя, которые позже показались ему почему-то безумно долгими, он посторонне решил, что месть можно отложить на потом, на когда-нибудь…

– Ты знаешь?… – задумчиво сказала она в середине ночи.

– Клавдия, – строго перебил ее Турецкий, – заруби себе на носу: когда ты со мной, все разговоры категорически отменяются. У меня уже был с тобой такой отрицательный факт. И хватит.

– Ну и хорошо, – облегченно вздохнула она. – А то мне показалось, что тебе может быть со мной скучно.

«Напротив! – хотел возразить он. – Так весело мне давно не было!» Но благоразумно решил промолчать. И удвоить силы. Тем более – было ради чего…

Глава 5.

Тягостное это было зрелище. Когда Валера Комаров вместе с Ларисой Ляминой приехали в лефортовский морг, что в районе Бауманской, за телом Марины Борисовны Штерн, молодой парень в несвежем халате и с таким же несвежим лицом мрачно посоветовал им гроб не открывать и вообще побыстрее отвезти в Николо-Архангельское. Но, узнав, что автобус заказан на Ново-Хованское, заметил:

– Еще лучше. – Впрочем, что лучше и почему, он объяснять не стал, полагая, что народ пошел и без того догадливый.

Не оказалось у Марины родственников, что ж, так сложилась судьба. Самые близкие люди работали вместе с ней всю ее не слишком долгую жизнь в Библиотеке Ленина. И вместе с нею же до сердечной боли переживали многочисленные беды и напасти, свалившиеся на уникальные в своем роде отделы рукописей и раритетов, то есть редких книг. Горели они, водой их заливало, гибли на глазах мировые, уникальные ценности. С первых дней своей работы, а было это добрых два десятка лет назад, просила, уговаривала, требовала, кулаком по столу стучала Марина, умоляя провести проверку, ревизию фондов библиотеки. Но куда там! Кто станет прислушиваться к воплям какого-то научного сотрудника, если правительствам всех уровней – от районного до всероссийского, особенно в последние годы, – было известно, что здание давно объявлено аварийным, что все коммуникации сгнили, что только за последний десяток лет бывшая «ленинка» перетерпела больше полутора сотен аварий. Ну чего тут кричать-то! Вся ясно, денег нет, жили до сих пор, вот и дальше живите! Какие ремонты?! Выборы вон очередные на носу! Электорат, будь он проклят, убеждать надо, уламывать, а без грошей – какие могут быть судьбоносные решения, а? Вот то-то и оно. Придет время, образуется, и ревизию проведем соответствующую…