Книга Прогулка среди могил - Лоуренс Блок

— Даже в пределах города?

— Ага. Вот почему они знают, сколько раз ты звонила за месяц, чтобы выставить тебе счет. Это не то что газовый счетчик, где просто время от времени проверяют, сколько набежало. Каждый звонок регистрируется и ставится тебе в счет.

— И долго они хранят эти сведения?

— Шестьдесят дней.

— Значит, можно раздобыть список...

— Всех звонков, сделанных с определенного телефона. Так у них устроена эта система. Скажем, я Кинен Кхари. Я звоню туда и говорю, что мне нужно знать, куда звонили с моего телефона в течение определенного дня, и они выдают мне распечатку, где указаны дата, время и продолжительность каждого моего звонка.

— Но это не то, что тебе нужно.

— Нет, не то. Мне нужно знать, откуда звонили ему, но эти данные они не собирают, потому что они им не нужны. У них есть такая техника, которая позволяет узнать, кто тебе звонит, не снимая трубку. Они могут установить на твой аппарат АОН — автоматический определитель номера, это такое маленькое устройство, которое показывает, с какого номера звонят, а ты уже решай, брать трубку или нет.

— Но их пока еще не ставят?

— Нет, в Нью-Йорке не ставят, вокруг этого идут споры. Вероятно, хулиганских звонков станет меньше и всякие извращенцы поутихнут, но полиция боится, что из-за этого многие перестанут снабжать ее анонимной информацией, потому что тогда она станет не такой уж анонимной.

— А если бы сейчас такое устройство стояло на телефоне Кхари...

— Тогда мы знали бы, с каких телефонов звонили похитители. Скорее всего, они звонили из автоматов, во всем прочем они действовали вполне профессионально, но, по крайней мере, мы бы знали, из каких автоматов.

— А это важно?

— Не знаю, — признался я. — Я не знаю, что здесь окажется важно. Но это все равно не имеет значения, потому что получить такую информацию я не могу. Мне кажется, что если все звонки регистрируются где-то в компьютере, то должен быть какой-нибудь способ рассортировать их по тем номерам, куда звонили, но все, с кем я говорил, утверждают, что это невозможно. Данные хранятся так, что узнать это нельзя.

— Я совсем не разбираюсь в компьютерах.

— Я тоже, и очень жаль. Говоришь с человеком, и оказывается, что не знаешь половины слов, которые от него слышишь.

— Прекрасно тебя понимаю, — сказала она. — Я всегда это чувствую, когда мы с тобой смотрим футбол.

* * *

На ночь я остался у нее, а утром, пока она ходила в спортзал, взялся за телефон и изрядно увеличил число звонков, сделанных с ее номера. Я переговорил с множеством полицейских чинов и при этом врал не переставая.

Чаще всего я представлялся журналистом, который готовит статью про преступные похищения для некоего детективного журнала. Большей частью мне отвечали, что им нечего сказать или что у них нет времени со мной разговаривать. Кое-кто выразил готовность пойти мне навстречу, но они норовили рассказывать про дела многолетней давности или же про такие, где преступники оказались необыкновенно глупыми либо их поймали благодаря особой проницательности полиции. А мне было нужно... ну, в этом и состояла проблема: я на самом деле не знал, что мне нужно, и брел на ощупь.

В идеальном варианте я бы хотел выйти на жертву — на кого-нибудь, кого они похитили и оставили в живых. Можно было предположить, что они не сразу начали убивать, что раньше они, вместе или по отдельности, совершали нечто подобное, но отпускали своих жертв. Кроме того, не исключено, что жертва могла каким-нибудь образом от них вырваться. Но одно дело — предположить, что существует такая женщина, и совсем другое — ее найти.

Изображая внештатного репортера, я вряд ли имел хоть какой-нибудь шанс отыскать живую свидетельницу. Полицейская система тщательно оберегает жертв изнасилования — по крайней мере, до суда, где адвокат подсудимого получает возможность снова насиловать их у всех на глазах. По телефону же имен изнасилованных женщин никто бы мне не сообщил.

Поэтому пришлось сменить маску. Я снова превратился в частного детектива Мэттью Скаддера, которого якобы нанял продюсер, снимающий телефильм про похищение и изнасилование. Актриса, играющая главную роль, — в данный момент я не уполномочен назвать ее имя — хотела бы иметь возможность как можно лучше войти в образ, в частности — встретиться наедине с женщинами, которые сами пережили такое испытание. В сущности, она хочет узнать об их переживаниях все, что только можно узнать, не испытав это сама. Женщины, которые окажут ей в этом содействие, получат вознаграждение как консультанты и будут упомянуты в этом качестве в титрах, если того пожелают. Естественно, я не просил сообщить мне имена и номера телефонов и не собирался сам вступать с ними в контакт. Я думал, что, может быть, кто-то из полиции — например, женщины, которые работали с жертвами, — сами свяжутся с теми из них, кого сочтут для этого подходящими. В нашем сценарии, объяснял я, женщину похищают двое насильников-садистов, которые силой сажают ее в грузовик, истязают и угрожают изувечить. Очевидно, лучше всего нам подошла бы женщина, с которой случилось нечто в этом роде. Если бы такая женщина захотела нам помочь, а тем самым, возможно, в какой-то степени помочь и другим женщинам, которые окажутся или уже оказались в таком же положении. А может быть, и ей самой это принесет облегчение, а то и полезно будет поделиться своими переживаниями с актрисой из Голливуда, которая, глядишь, и прославится в этой роли...

Все шло на удивление гладко. Даже в Нью-Йорке, где на улицах на каждом шагу попадаются съемочные группы, снимающие натуру, одно только упоминание о кинобизнесе приводит людей в благоговейный трепет.

— Если кто-нибудь проявит к этому интерес, пусть позвонит мне, — говорил я под конец и оставлял свою фамилию и номер телефона. — Свое имя они могут не сообщать. Если пожелают, смогут остаться безымянными.

Элейн вернулась как раз в тот момент, когда я заканчивал свою речь, обращенную к женщине из следственной бригады по сексуальным преступлениям Манхэттена. Когда я положил трубку, Элейн спросила:

— И как ты собираешься отвечать на все эти звонки к тебе в отель? Тебя же никогда там не бывает.

— Дежурный мне передаст.

— И что дальше? Они же не захотят сообщать ни свое имя, ни номер телефона. Послушай, давай им мой номер. Я почти все время дома, а если нет, то по крайней мере им ответит автоответчик с женским голосом. Я буду твоей ассистенткой. Ничего нет проще побеседовать с ними и записать имена и адреса тех, кто захочет их сообщить. Чем плохо?

— Ничем, — сказал я. — А ты уверена, что хочешь этим заняться?

— Конечно.

— Ну и прекрасно. Только что я говорил с манхэттенской бригадой. Перед этим звонил в Бронкс. Бруклин и Куинс я оставил напоследок, потому что они действовали именно там. Я хотел сначала набить руку, прежде чем туда звонить.

— Ну и как, набил? Я не хочу совать нос не в свое дело, но не лучше ли будет, если звонить буду я? Ты говорил тактично и участливо, как только мог, но мне кажется, когда мужчина говорит об изнасиловании, всегда может возникнуть подозрение, что он получает от этого удовольствие.