Книга Засланец - Герман Гагарин

Я мог работать в две смены, я мог работать без отдыха. Призраки семижильны. Ни жара, ни чад, ни шум нам не страшны.

Старший механик Свен Маллер на меня не нарадовался. А ведь поначалу был страшно недоволен, что отморозки Карра Ящера сосватали в команду некого оборванца из лесных людей. Несмотря на то что вакансии на борту имелись. Но я самозабвенно вкалывал, словно был частью паровой машины «Рассвета» – корабля, принадлежащего мэру Котла-на-Реке господину Двейну Карру. Я был черен, как ночь, лишь сверкали белки глаз, отражая пламя, пляшущее в топке. Я был наг, как в момент моего появления в этом мире. Моя лопата с шелестом вонзалась в кучу угля, затем совершала полукруг, с ее чуть погнутого лезвия срывалась россыпь…

И пламя благодарно ревело. Остальные кочегары опасливо на меня поглядывали и старались без надобности не приближаться.

Какой феномен управляемой квантовой неопределенности? Какие хроноискривления и сингулярности? Когда в топке пылает адский огонь, когда гребные колеса заставляют бурлить воды незагаженной реки, когда ты ощущаешь себя частью корабля, чей форштевень взрезает волны, когда мимо проплывают берега, поросшие дикими, непролазными лесами… Все эти хроноискривления, бозоны Хиггса, геном-коррекции и прочие обрушенные на головы ни в чем не повинных обывателей хреновины погубили Землю. Еще немного – и условия на планете станут смертоносными для человека. Но обыватели… и не только обыватели: транс-люди, служебные мутанты, сросшиеся мозгами Суперы, то есть все разношерстное население Земли – имеет шанс. Наши предки приготовили для нас островки спасения – колонии в Далеком Космосе. Их жители осваивают планеты и луны, строят города, развивают промышленность и науку…

Для того чтобы мы, жители Земли, когда-нибудь сюда пришли. Эти миры принадлежат Земле. Вместе с их обитателями. Вместе со всем, что они с нашего благословения понастроили.

Кто запустил зонды с инкубаторами к их солнцам?

По чьей воле состоялся этот акт творения?

Мы не просто будущие сюзерены Дождя, Сципиона, Альбертины, Мерзлоты и еще двух десятков миров, разбросанных по сфере радиусом в сотню световых лет, в центре которой находится Солнечная система.

Мы – боги.

Мы – злобные, мстительные, кровожадные, могущественные боги.

Для этих людей.

Преодолевать межзвездные расстояния одним махом способны пока только призраки, но мы найдем возможность перебросить сюда и остальных. Сверчкам ведь удалось создать галактическую империю. Получится и у нас. Мы разгадаем тайны Сверчков. Недаром отдал свою жизнь Тень на Дожде, недаром я блевал собственными кишками, погибая от лучевой болезни на Мерзлоте.

Бор, Мира, Дед – волновали ли меня судьбы этих людей? Были ли эти дикари мне хоть чем-то симпатичны?

Нет.

Карр Ящер, Хтор, экипаж «Рассвета» – волновали ли меня их судьбы?

Нет!

И одинаково не тревожило, что будет с потерявшими человеческий облик Суперами, а также – грезоманами, тунеядцами и неудачниками, населяющими Генезию. Я просто делал ту работу, ради которой был создан. Лишь мои собратья-призраки – единственные существа во Вселенной, которые вызывали во мне эмпатический отклик. И я всегда чувствовал их боль, за сколько бы световых лет они ни находились…

Кто-то хлопнул меня по грязному плечу. Я опустил лопату, обернулся. За моей спиной стоял начальник смены. Он был, как и я, – в чем мать родила, если не считать мокрой от пота набедренной повязки и обильной шерсти на пивном брюхе.

Чтобы не надрывать горло посреди шума машинного отделения, мы изъяснялись нехитрым языком жестов. Начальник по смене показал: мол, хорош гнуть железо, пора на воздух.

Я вонзил лопату в кучу угля. Поплелся по узкому коридору мимо громыхающих механизмов к трапу. Поднялся на палубу выше, проигнорировал шкафчик с одеждой, вышел на ют. Встретившийся мне старший механик бросил на ходу: «Ты дымишься!» Откуда ему было знать, что Дым – мой оперативный псевдоним.

Снаружи, само собой, лил дождь. Я вышел под этот холодный душ, шлепая босыми ногами по покрывающим палубу лужам. После шестидесятиградусной жары машинного отделения – под воду, температура которой не превышала пяти градусов. Такой перепад прочищал мозги, заставлял мое черствое сердце биться быстрее.

Дымы Котла-на-Реке давно растаяли вдали. «Рассвет» резво продвигался на восток. Из разговоров младших чинов я понял, что мэр Карр должен выступить в парламенте с отчетом об экономических показателях своего города. Судя по тому, что Карр непрерывно пил, едва поднялся на борт, а пустые бутылки выкидывал через иллюминатор, экономический прирост был незначительным.

Я стоял, наблюдая за тем, как лужи темнеют от угольной пыли, которую смывал с меня дождь. На заднем мостике кто-то ойкнул. Обернувшись, я увидел двух женщин, одна была гораздо старше меня, вторая – гораздо моложе. Обе носили плащи с поднятыми капюшонами, из-под которых виднелись чопорные шляпки. Супруга мэра и дочка мэра. Не упустят возможность побывать в столице. Наверное, пританцовывают в предвкушении, как пританцовывала Мира, когда услышала, что мы ненадолго останемся в Котле-на-Реке.

Я представил, как краснолицый и потный Боров носится по улицам, выискивая меня. А следом за ним семенит Мира. На ее маленьких, почти детских ногах – новенькие сапожки.

Потом до Миры и Бора доходит, что я их кинул. Боров говорит, что зря он меня сразу не прикончил. А Мира по-мальчишески сплевывает и начинает вертеть в руке «мотылек». В красивых глазах юной авантюристки стоят слезы, а может – влага от растаявших снежинок.

Видение померкло, растворилось в струях дождя.

Я поклонился дамам на мостике и пошел за одеждой. В отсеке было не протолкнуться: матросы с моей вахты успели на скорую руку принять душ, теперь натягивали белье, парусиновые штаны, чистые робы.

А в кубрике нас ждала еда: котел каши с мясом, корзина с хлебом, порезанным большущими ломтями. Мясо – филе стрекунов, которое по вкусу походило на лягушатину, крупа – непонятно какая, но вполне съедобная. Хлеб – грубый, но всегда в большом количестве. Так нас кормили.

Спать можно было в гамаке. Но ложились не сразу. Кто-то собрался вокруг ящика, который использовали вместо стола, чтоб поиграть в кости. Кто-то не прочь был потрепать языком на сон грядущий. Кто-то пошел покурить на ют.

– Странный! – позвали меня игроки. – Давай на полчекана, а? Покажи, как в вашей деревне дружат с удачей!

Поначалу я отмахивался. Было ясно, что матросня размечталась ободрать деревенщину как липку. Но призывы не прекращались. Тогда я подсел к игрокам и продул дневное жалованье – два чекана. Тогда от меня отстали, словно я вдруг превратился в невидимку.

Пока я проигрывал, за моей спиной завели любопытный разговор.

– Скилл я бы выложил вдоль дороги и проехался по ним на паровом катке, – говорил, размахивая руками, пожилой матрос с седыми бакенбардами, – и с удовольствием бы слушал, как хрустят их кости!