Книга Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко

«Не будет болезней, потому что я не излечу их, но устраню их причины! Не будет голода, все будут сыты и накормлены! Веруйте в Господа нашего, и я — длань, десница его — я дам вам всё то, чего вам не хватает, я спасу вас от всей скверны мира сего!»

Это — обещания, которых не может быть. Которых не должно быть, поскольку их невозможно выполнить.

Кардинал Уайлдз тихо произносит — в сторону, ни к кому конкретно не обращаясь:

«Если он это сделает, то нам придётся уйти».

Если он сделает это, то мы должны будем не просто уйти. Мы должны будем исчезнуть с лица земли, скрыться, испариться. Стать частью ковра на стене, ниткой в гобелене, элементом пейзажа. Так думает Спирокки. Потому что прямо сейчас на глазах у безумствующей толпы Джереми Л. Смит обретает настоящую власть. Он ждал столько лет для того, чтобы стать Мессией не только в учебниках. Может ли один человек изменить мир?

Мендоза склоняется к Спирокки.

«Он не может обещать такое именем Господа. Господь не мог дать ему такую власть…»

Он может. Господь может всё.

Джереми Л. Смит, этот распутный идиот, этот грёбаный пиндос, неожиданно превращается в того, кто описан в учебниках.

Вы ведь помните, что правда — это то, что вы видели своими глазами. То, что вы прочитали в газетах или узнали из теленовостей. Правда — это мнение толпы.

Истина — это совсем другое. Истина — это то, что происходило на самом деле. Истина никогда не сочетается с правдой, потому что она слишком банальна. Или слишком пошла, или неудобна, или может нарушить миропорядок. Или ещё что-нибудь.

На глазах у тысяч людей истина и правда сливаются в единое целое. Учебники по смитологии перестают быть лживыми. Элсмиты на крышах соборов — фаллосы Джереми Л. Смита — становятся настоящими знаками небес. Они ведь всё равно остаются фаллосами, вы помните об этом?

«Я накормлю голодающих. С неба будет сыпаться манна небесная…» — говорит Джереми и в доказательство воздевает руки к чистому небу.

Они задирают головы — вся эта толпа, они смотрят и ждут манны небесной. Все миллионеры в VIP-ложе, которые могут купить половину мира, тоже смотрят вверх и ждут манны. Все эти Льюисы и Поташины, эти разжиревшие на чужих костях говнюки — они смотрят вверх и ждут.

И манна сыплется на землю.

Кардинал Уайлдз падает на колени. Охранники Джереми Л. Смита падают на колени. Все падают на колени — вся толпа опускается, становится ниже на полметра. Стоят только трое — Джереми Л. Смит, кардинал Спирокки и Терренс О'Лири. Терренс не может позволить себе верить в Бога. Даже если он лично познакомится с Богом, он всё равно в него не поверит. Он будет знать, что Бог есть. Вера и знание — это разные вещи.

Она падает вниз — это белая масса, пушистая и мясистая одновременно, сделанная из мяса небесных овец. И толпа хватает её руками — они вскакивают, все вскакивают, и подпрыгивают, и хватают её, и набивают рты. Они жрут её, как узники концлагеря, которые набрасываются на еду сразу после освобождения и которым нельзя столько есть, потому что их животы распухнут, а желудки не выдержат такой нагрузки. Они облеплены манной с головы до ног, их лица измазаны манной, она покрывает их волосы — эта липкая масса, похожая на сахарную вату, и они слизывают её с рук и тянутся вверх за новой порцией.

Римляне выскакивают на улочки и ловят манну, потому что она сыпется по всему городу, она падает на мостовые и на крыши домов, она покрывает Колизей и Пантеон. Люди высовываются из окон и подставляют кастрюли и тарелки, тазы и мешки. Они собирают манну небесную, как будто у них дома нечего жрать, как будто они голодают, как будто не существует ничего, кроме этой белой массы, летящей с неба.

Кардинал Спирокки подставляет руку, и в его ладонь опускается воздушный ком манны. Он откусывает немного, его бородка измазана в манне, и ему хочется ещё, потому что он никогда ещё не ел ничего вкуснее. Это материнское молоко, вкуса которого он не помнит; это тот самый, первый в его жизни молочный шоколад, волшебный вкус детства; это отличный кровяной бифштекс в крошечном польском городке — и юная пани Агнешка, на которой он мог жениться; это удивительные яства ватиканских столов, это всё самое вкусное, что он ел в своей жизни.

Точно так же нефтяной король Гордон Льюис вспоминает самый божественный кофе на приёме у арабского шейха Саутдина. Точно так же олигарх Поташин вспоминает студенческую столовую и замечательные бутерброды с плавленым сыром, которые он так любил. Точно так же каждый в этой толпе вспоминает всё самое вкусное, что ему когда-либо доставалось, самые лакомые куски.

Уна Ралти сидит на полу балкона, прижавшись спиной к балюстраде. В её руках — комки манны. Она плачет, потому что она верит, а вера — это источник слёз. Это Джереми Л. Смит, её Господь и Властелин, и он стоит в полутора метрах от неё с воздетыми к солнцу руками. Это всё, что ей сейчас нужно. Сердце её бьётся как сумасшедшее.

Позади всех лежит человек в кардинальской мантии. Это Рокки Марелли, четвёртый кардинал, поднявшийся на балкон вместе с Джереми. Это просто статист, даже не пешка. Это край доски, квадратик Н8. У него случился приступ, потому что поверить в Бога — это не такое уж простое дело. Он умирает. Но Джереми Л. Смит не видит этого, потому что смотрит на солнце. Потому что где-то там есть тот самый Бог, который — теперь он не сомневается — приходится ему отцом.

* * *

Они медленно покидают сцену. Джереми больше ничего не говорит, потому что время слов прошло — наступило время действовать. По пути он проводит рукой над телом Марелли, и тот поднимается, оглядывая мир вокруг удивлёнными глазами.

Последними идут Терренс О'Лири и Папа, Бенедикт XX Воскресший. Это прозвище. Папы уже тысячу лет не получали прозвищ — Бенедикт удостоился такой чести. Впрочем, это сомнительная честь. Это пустые слова, которые напоминают Карло Баньелли о том, от кого он теперь зависит. Кого он ненавидит. Терренсу О'Лири чужда ненависть. Он просто работает. Он — машина для выполнения запрограммированных действий.

Спирокки не знает, что сказать Джереми. Он не может упрекнуть того, в кого приходится верить.

Уна Ралти тоже не знает, что сказать человеку, в которого она не просто верит. Которого она любит.

И у Джереми нет для них слов. Потому что он сам не понимает, как сделал то, что сделал. Если Бог выглядит именно так, то он разговаривал с Богом. Если это можно назвать разговором.

Он идёт прямо в свои апартаменты и закрывает за собой двери. Джереми ждут его женщины. Они видели всё — по телевизору. Они боятся подходить к нему. Но подходят, потому что это их работа. Джереми отвергает их движением руки. Этот жест означает «выйдите». Он ложится на кровать и смотрит в расписной потолок.

Это истина, которая сотрудничает с правдой. Которая дружит с тем, что вы видите на телеэкранах. Это Джереми, который говорит с Богом. Который возвращает людям молодость и дарует манну небесную. Это не тот Джереми, который гадил в автомастерской и трахал начальницу склада.