Книга За что любят Родину - Алексей Юрьевич Герман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Погода была неважной – ночью легкий морозец, но зато днем ростепель, когда солнечные дни чередовались с дождливыми или с мокрым снегом, – и было довольно уныло. Однако после боевых действий и снег с дождем казались божьей благодатью.
Но погода интересовала молодых людей постольку-поскольку. Этим вечером мать Оли ушла на дежурство в котельную, и они остались одни. В комнате, в которой все сохранилось так же, как было до отъезда девушки в ополчение, царил полумрак. Оля включила музыку, и она наполнила собой все – и комнату, и их души. Артем обнял ее и стал целовать в губы, лицо, шею… Они не заметили, как освободились от одежды, и их обнаженные обнимающиеся тела были теперь чем-то единым, выходящим за пределы окружающего и в то же время безраздельно сливающимся с ним. Их движения стали танцем – плавным, сладостным и одновременно таящим в себе неизрасходованную мощь их любви. Артем целовал любимую без конца, и его губы никогда не попадали в одно и то же место. Он чувствовал, что Оля все более и более сливается с ним, и от этого мужественность возрастала в нем.
– А ты настоящий любовник… – прошептала девушка.
В ответ Артем долго и страстно целовал ее. Они, потеряв счет времени, вели интимный разговор двух людей, которых Бог сотворил мужчиной и женщиной.
Музыка давно смолкла, но в душах их звучала иная музыка, напоминающая молитву, и эта все возвышающаяся и возвышающаяся молитва наконец завершилась единым выдохом любви, которая слилась с великой Любовью, наполняющей Вселенную.
И сон объял их…
…Они с Ольгой стоят у высокой и длинной стены, вокруг ребята из их отряда и, странно, мирные жители: женщины с детьми, старики… По ним стреляют, и не уйти, потому что выстрелы раздаются не только спереди, но и слева и справа. Стрелков не видно. Кто-то из стоящих у стены падает замертво, кто-то ранен, но в основном пули пролетают рядом с головой, рядом с рукой или ногой, и люди стараются увернуться от них. Словно цель стреляющих – подольше поиздеваться над людьми, прежде чем убить их. Артем оглядывается на стену: в ней много отверстий, но… все они малы, не пролезть, только руку можно просунуть. И вот, как бы в ответ на его мысль, невидимые руки из-за стены просовывают пакетики с продуктами, медикаментами и санитарными принадлежностями. Люди поспешно хватают их, ибо очень хочется есть, и многие ранены и истекают кровью… И никуда не уйти… И перспектива: рано или поздно – смерть…
Долго ли они спали, Артем не знал. Проснулся в холодном поту, когда Оля потрясла его за плечо и тревожно спросила:
– Что с тобой, милый?
Артем молча встал и подошел к окну. За ним была уже глубокая ночь. Звезд мало на небе, и черными тенями стояли дома. Он открыл форточку, в комнату резко пахнуло свежим весенним воздухом.
– Послезавтра уже март, – проговорил Артем.
– Да, весна… Тебе что-то приснилось?
– Ты знаешь, Оля, я решил остаться здесь, на Донбассе, и биться до конца. До победного конца, – поправился он.
– А как же твой город, друзья, родные? Ты мне столько рассказывал о них.
– Мой город там, где беды русских людей, – чуть помолчав, сказал Артем и обнял Олю: – А главные мои друзья и родные теперь – это ты и наши будущие дети.
Из-за облака выглянула яркая звезда. Ольга и Артем, обнявшись, долго смотрели на нее. Это был Юпитер – планета успеха и оптимизма.
Контрабасы или дикие гуси войны
Алексей Герман
(главы из повести)
ПРОЛОГ
«Дикие гуси» – так в средневековье именовали ирландских солдат, отправлявшихся воевать на чужбине. Российских солдат-контрактников, воевавших в Чечне, называют «контрабасами». Наверное, потому, что слова «контракт» и «контрабас» cозвучны. Да и Чечня де-юре территория России. Кое-кто пробовал называть контрактников на западный манер – «псами войны» или «дикими гусями». Но это не прижилось. Контрабасы – лучше.
А вот чеченцев называют «чехами». Но об этом, думаю, все знают.
В 42-й мотострелковой дивизии, совсем недавно воевавшей в Чечне, солдат-контрактников было около четырнадцати тысяч. Возраст в основном от девятнадцати до тридцати, но встречались и сорокалетние. В первую войну в Чечне воевал 694-й мотострелковый батальон, который неофициально называли «Казачий батальон имени Ермолова». Отчаянно сражался, безбашенно. «чехи» его реально побаивались. Так там даже пятидесятилетние дядьки служили.
Когда Путин стал Верховным главнокомандующим, в Чечне стало меньше голодных и запуганных срочников. Воевали уже взрослые мужики, у большинства из которых за спиной была не одна война.
Но, избавившись от одной болячки, военное руководство нажило себе другую. Это только в газете «Красная звезда» контрактников называют профессиональной армией, на самом деле – это стихия. Ее не помордуешь, как солдат-срочников, не поморишь голодом.
Зимой 2000-го на моих глазах пьяные контрактники подняли c постели военного коменданта Северной зоны безопасности и чудом не набили ему морду за невыплату зарплаты. Я был свидетелем того, как осенью девяносто девятого перед отправкой в Чечню солдат-контрактник напрямую спросил генерал-лейтенанта Бабичева, почему туда посылают неподготовленные подразделения? Стоящий рядом комбат от страха впал в ступор. Мысленно он попрощался с должностью и готовился к самому худшему. Хотя, казалось бы, что может быть хуже Чечни?!
Но обошлось. Бабичев никого наказывать не стал. Среди генералов тоже ведь есть нормальные мужики. Ну а комбат, после того как мы вошли в Чечню и обустроились, на радостях пил неделю.
Кто шел в контрактники? Первая и очень немногочисленная категория – вояки. Как говорит Дима Пушкарев: «Война – она, как наркотик, – затягивает». Сам Пушкарев срочную служил «за речкой», потом несколько лет в ментовке, из которой его уволили за несдержанность и отмороженность, потом Чечня. В моей роте есть еще несколько таких, как он.
Для них война стала профессией. Для тех, кто прошел Афганистан, Приднестровье, первую чеченскую кампанию. Деньги для них – дело второстепенное. Спустить за отпуск в кабаках тридцать, сорок, пятьдесят тысяч – не проблема! Поехать к морю на такси? Легко!
Кончились заработанные потом и кровью «боевые» – новый контракт на полгода или год.
Но практически никто из них не собирается всю жизнь оставаться на контракте. Если у кого и есть такие мысли, то очень быстро пропадают. Да и отцы-командиры после военных действий оставлять у себя людей воевавших не собираются. На контрактников смотрят как на пушечное мясо недолговременного хранения. И не более.
Но есть и такие, как инструктор разведки Игорь Прибный, или просто Степаныч.
Бывший подполковник РУБОПа, пенсионер по выслуге. Ему сорок четыре года. Война – это его состояние души. В каком Степаныч здесь статусе – никто не знает, но боевые он не получает, несмотря на то что делает самую нужную и опасную работу: ищет и снимает растяжки, ползает с разведчиками к «чехам», натаскивает их, как снимать часовых, учит, как убивать ножом и еще многому другому. Я спрашиваю:
– Степаныч, ты сколько раз на войне был?
– Пять.
– Не надоело?
– Надоело.
– А чего же опять здесь?
– Профессия у меня такая, призвание. Родину защищать.
– А-аааа! Тогда понятно.
Еще есть несколько хлопцев с татуированными пальцами. Перстни там всякие, что они означают, точно не знаю, но Степаныч просвещает:
– Ага, вот это – гоп-стоп, грабеж то есть. А это – малолетка.
– Степаныч, а ты дискомфорта не испытываешь? Все-таки мент, хоть и бывший. А это – урки.
Степаныч усмехается в свои вислые хохляцкие усы:
– Ну и шшо, Алоша?
Он зовет меня Алоша. Когда Степаныч в настроении, то говорит на какой-то русско-украинско-белорусской смеси. Он называет ее балачкой.
– Это они там были расп…дяи, а здесь солдаты. У нас полстраны сидело. Если усих сидевших не брать, кто Россию захищаты буде?
Все правильно, кто тогда будет защищать Россию?
Основная категория – это те, кто поехал на войну подзаработать. В России очередной кризис.
КАК Я СТАЛ «КОНТÐАБАСОМ»
Сколько водки можно выпить за три дня? Одному. Три бутылки? Шесть? Десять? Ошибаетесь – ящик. Именно столько пустых бутылок я обнаружил однажды утром рядом с диваном. Прошедшее вспоминается с трудом, какими-то лоскутьями.
После первых пьяных суток водка идет уже как вода. Организм не реагирует на вкус и запах. Я отрываю голову от подушки, наливаю половину граненого стакана, выпиваю, отрубаюсь. через час просыпаюсь, наливаю снова
