Книга Дзэн в японской культуре - Дайсэцу Тэйтаро Судзуки

не менее важен ответ его наставника. При изучении Дзэн этот мондо достаточно часто используется, а среди мастеров меча в средневековой Японии, вне всяких сомнений, было немало людей, посвящавших жизнь упорному радению на ниве Дзэн в надежде обрести и применить в своем искусстве идеал мусин.

Ведь, как уже не раз отмечалось, страх смерти в решительном поединке служит главным камнем преткновения на пути к победе.

Поучительна и такая легенда. Когда мастера Гутэй (кит. Цзюй-чжи) спрашивали о сущности Дзэн, тот в ответ лишь поднимал палец и не говорил ни слова. Прислуживавший ему ученик, совсем еще мальчик, повадился передразнивать любимый жест наставника. Тогда мастер однажды заставил его поднять палец и отсек злосчастный палец ножом. Обезумев от боли, юноша бросился прочь, но Гутэй остановил его окриком: «Эй, ученик!» Юноша покорно вернулся, и мастер как всегда поднял свой палец. Когда же ученик по привычке попытался повторить знакомый жест, он не обнаружил пальца на месте, и это привело его дух-разум к прозрению высшей истины Дзэн.

Секретные свитки школы Синкагэ-рю содержат также немало пятистиший – вака, отнесенных к искусству фехтования, большинство из которых несут на себе отпечаток духа Дзэн:

* * *

Если сердце твое

свободно от суетных мыслей,

от соблазнов земных, —

Не найти даже тигру места,

чтоб вонзить в твое тело когти!

* * *

Над сосною в горах

и над дубом в межгорной долине

тот же ветер шумит —

Отчего же ему вершины

отвечают разноголосьем?..

* * *

Полагают иные,

что разить – значит просто разить,

Вовсе не разумея,

что не главное – поразить,

что не главное – жизнь отнять…

* * *

Думы праздные прочь!

Пустота повсюду, повсюду —

Но и там, в Пустоте,

предначертанными путями

тьма вещей свершает движенье…

* * *

Ловит контуры взор,

но никто никогда не сумеет

дотянуться рукой —

Безмятежной луне в потоке

уподоблю секреты школы…

* * *

Дымка и облака —

порожденье течений воздушных,

А в небесной дали

никогда не меркнет сиянье

вековечных Луны и Солнца…

* * *

В бой не вступая,

победу сумеет добыть

Тот, кто без страха

Путь постигнет, очистив свой дух,

о кончине отринув мысль!..

Все это соответствует принципу Пустоты, названному великим Миямото Мусаси высшей тайной искусства меча, проникнуть в которую можно лишь годами упорных тренировок. Значительная роль духовности в обучении позволяет мастеру фехтования считать фехтование поистине видом творчества, подлинным искусством. Недаром сам Мусаси был не только гениальным фехтовальщиком, но и выдающимся художником жанра суми-э.

Хиромаса Такано, современный исследователь, описывающий Путь Меча (кэндо) и его историю, приходит к следующему заключению: для мастера кэндо, помимо технических навыков, на пути к совершенствованию чрезвычайно важно духовное начало, которое пронизывает все традиционное искусство фехтования. Речь идет о состоянии духа-разума, известном как «безмыслие» (мунэн) или «бездумье» (мусо). Разумеется, это не означает, что навстречу врагу с мечом в руках нужно выходить, лишившись всех мыслей и чувств. Речь идет только о том, чтобы позволить своим естественным способностям действовать при абсолютно свободном сознании – свободном от раздумий, переживаний и увлечений любого свойства. Такое состояние еще называют «безличностность» (муга) – состояние, в котором нет ни эгоистических помыслов, ни тщеславного сознания собственных доблестей и достоинств. Дух саби-сиори, пронизывающий творчество Сайгё или Басё, также, вероятно, проистекает из состояния «безличностности», которое можно сравнить с отражением луны в воде. Ведь ни луна, ни вода сами по себе не предполагают появления нового феномена «луна в воде» и вода, как луна, находится в состоянии мусин («отсутствия духа-разума»). Но там, где есть водная гладь, в ней непременно отразится луна. Луна едина, но отражения ее присутствуют повсюду, где есть хоть капля воды. Это необходимо понять, чтобы достигнуть совершенства в любом виде искусства. В конечном счете Дзэн и Путь Меча сходны уже тем, что преследуют общую цель – преодолеть различие между жизнью и смертью. С древних времен эту истину сознавали настоящие мастера меча, и лучшие из них неизбежно приходили к вратам Дзэн-буддизма, как свидетельствует опыт Ягю, правителя Тадзимы, Такуана или Миямото Мусаси.

Автор вышеупомянутой книги о кэндо отмечает интересную деталь: в средние века в Японии мастера, виртуозно владевшие мечом или копьем, часто именовались осё (санскр. упадхьяна), что обычно служит обозначением сана буддийского монаха или священника. Обычай, вероятно, восходит к истории одного выдающегося монаха храма Кофуку-дзи в Нарё. Сам монах принадлежал к общине маленького храма Дзидзо-ин, дочернего филиала Кофуку-дзи. Он прославился по стране как непобедимый мастер фехтования на копьях и приобщил монастырскую братию к этому искусству. По сану все ученики должны были называть его не иначе, как осё, и в дальнейшем такое обращение стали адресовать ко всем серьезным мастерам воинских искусств независимо от их положения в буддийской церковной иерархии или от светской должности.

Зал, в котором обычно проходят тренировки фехтовальщиков, называется додзё. Это помещение, специально отведенное в буддийском храме для религиозной практики. Санскритское его название – бодхимандала, то есть «место просветления» или «место постижения Пути».

Можно привести и другие традиции, заимствованные мастерами меча у дзэнских монахов. Так, во времена средневековья самураи часто путешествовали из провинции в провинцию, совершенствуясь в воинских искусствах, преодолевая всякого рода трудности и проходя своего рода стажировку под руководством признанных мастеров. Тут они явно брали пример с дзэнских монахов, которые также отправлялись в странствия с целью обрести заветное Прозрение. Среди монахов такой род схимы получил название ангья («пешее путешествие»), а среди самураев – муся-сюгё («учеба воина»).

Не знаю точно, с каких пор этот обычай получил распространение среди подвижников кэндо, но из биографии основателя школы Синкагэ-рю известно, что тот странствовал по всей Японии. Однажды случай свел его с дзэнским монахом, по сути таким же пилигримом. Как-то раз Камиидзуми забрел в глухую горную деревеньку. На улице гудела толпа, как взбудораженный улей: оказалось, что какой-то бродяга захватил деревенского паренька, заперся с ним в заброшенной хижине и грозит убить заложника, если крестьяне попытаются взять дом штурмом. Правитель Исэ оценил всю сложность положения. Неожиданно