Книга Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

себе живот, Кусуноки-младший признался Кусуноки-старшему, что хотел бы семь раз возродиться в мире людей, чтобы раз за разом поражать врагов страны. Со временем эту фразу приклеили к устам старшего брата (ему — более харизматичному, она шла больше, а может, и правда, это он ее придумал), а «страну» заменили на «императора». Лозунг «Семь жизней за императора!» стал девизом солдат Японии, сражавшихся и умиравших за своих божественных монархов, начиная с похода в Китай 1894–1895 годов и заканчивая безумными атаками камикадзе в конце Второй мировой войны. Когда Кусуноки был еще жив, император Годайго даровал ему необычный герб: хризантема (императорский символ), наполовину погруженная в воду. Эмблема, названная кикусуй (кику — хризантема, суй — вода. Вспомнили название сакэ?), означала, что род Кусуноки поддерживает императорскую династию подобно тому, как волны поддерживают на плаву цветок, и победить природу невозможно. С началом последней японской войны кикусуй стал особенно популярным символом среди военных, и сразу несколько подразделений смертников — моряков и летчиков получили такое название. Да и сегодня сувениры с кикусуй чрезвычайно популярны среди японских правых.

Обо всем этом не было бы смысла здесь вспоминать и рассказывать, если бы не сразу два важных обстоятельства. Во-первых, Кусуноки Масасигэ считается (и судя по имеющимся источникам, справедливо) одним из первых специалистов по использованию синоби в Японии. Строго говоря, сам по себе иероглиф

 — нин в японских исторических документах впервые появляется в воинской повести XIV века «Тайхэйки», рассказывающей о подвиге Кусуноки, и сразу в понятном нам значении: речь идет о задействовании Масасигэ диверсантов в войне против врагов императора{39}. «Тайхэйки», а следом и два специализированных трактата о ниндзя — «Бансэнсюкай» и «Сёнинки» с завидной категоричностью утверждают, что Кусуноки активно и умело руководил синоби. Поэтому, несмотря на неподтвержденность (и скорее всего, на неподтверждаемость) этой версии, Кусуноки возводят в число наиболее важных для развития ниндзюцу исторических персонажей. Сын же Масасигэ — Масанори, продолживший дело отца, упоминается и вовсе в связи с особой школой ниндзюцу, полученной в наследство: Кусуноки-рю.

Во-вторых, согласно той же «Тайхэйки», после самоубийств братьев Кусуноки их примеру последовали 50 самых близких (возможно, и самых информированных в отношении ниндзюцу Кусуноки-рю) их вассалов и сослуживцев. Однако среди тех, кто выжил и потом сопровождал Масанори и двух других его братьев — Масацура и Масатоки, наверняка нашлись и синоби — ведь кто-то же поддерживал на плаву не только императора, но и школу? Через 11 лет после смерти отца Масацура и Масатоки оказались в аналогичной ситуации и тоже погибли, а с ними еще три десятка его единомышленников{40}. Погибла ли при этом школа? Кусуноки Масанори прожил относительно долгую жизнь и теоретически мог оставаться хранителем тайного знания. До сих пор существуют люди, считающие себя наследниками этого знания, у них есть свои последователи, а в конце XIX века, при жизни Хиросэ Такэо, таких вряд ли было меньше. Вот с одним из таких дальних наследников клана Кусуноки спустя полтысячелетия и свела судьба молодого моряка.

Дом Хиросэ на острове Кюсю сгорел во время подавления восстания «Последнего самурая» — Сайго Такамори в 1877 году. Семья бывшего низкорангового самурая перебралась поближе к Токио, а восемь лет спустя юный Такэо поступил в столичное военно-морское училище Цукидзи. В 1888 году училище перевели в окрестности Хиросимы — на остров Этадзима. Там преподавателем Такэо стал капитан-лейтенант Рокуро Ясиро. Сошлись эти молодые люди (Ясиро был старше Такэо всего на восемь лет) на почве увлечения дзюдо. Оба были выпускниками недавно открытой школы Кодокан, которая быстро завоевывала популярность по всей Японии, оба показывали серьезные успехи в этом новом единоборстве. Можно предположить, что Рокуро рассказал своему младшему коллеге и о том, что является прямым потомком одного из вассалов знаменитого Кусуноки Масасигэ — из числа тех, кто выжил в бесконечной резне далеких времен. Именно Ясиро Рокуро стал первым наставником Хиросэ Такэо в искусстве шпионажа.

Окончив училище далеко не в рядах отличников (64-е место в рейтинге среди восьмидесяти выпускников), но с высоким третьим даном черного пояса по дзюдо, Хиросэ отправился на службу во флот, а Ясиро, тоже оставивший училище, во Владивосток — как разведчик, с документами прикрытия на имя одного из многочисленных в русском Приморье японских коммерсантов{41}. В 1894–1895 годах и Ясиро, и Хиросэ участвовали в войне с Китаем, оба были награждены, но мысли обоих устремлялись значительно севернее. Рокуро даже успел перед войной начать учить Такэо русскому языку и был приятно поражен упорством, пусть пока и бесплодным, своего бывшего курсанта.

Сразу после окончания боевых действий Ясиро отправился в русскую столицу — на этот раз как военно-морской агент (так тогда называли атташе) Японии, а Хиросэ, еще год промучившись с варварским наречием, в планах на 1897 год записал себе под № 1: «Самое усердное изучение русского языка»{42}. Его мечта сбылась. Руководство военно-морской разведки, впечатленное, как и Ясиро, рвением не самого способного, но добросовестного и усидчивого офицера и с учетом ходатайства его старшего друга, отправило его в июле 1897 года в Петербург — вслед за возможным наследником школы Кусуноки-рю исполнять завет ее основателя: «Когда не знаешь положения дел у противника, выработать план трудно. Поэтому знать положение дел у противника жизненно важно… И в мирное время следует посылать синоби в разные провинции, заставляя их собирать сведения о тамошних нравах и обычаях. Поспешно такие вещи не делаются»{43}.

Хиросэ и не спешил.

По пути к новому месту службы капитан почти повторил маршрут знаменитого восточного вояжа цесаревича Николая Александровича в 1890–1891 годах, только наоборот. Он посетил Китай и Индокитай, а в Россию въехал через Европу — через Францию, Германию в Царство Польское. Утомленного впечатлениями разведчика на вокзале в Петербурге тепло встретил старый друг и наставник — капитан 3-го ранга Ясиро, сопроводивший его на свою квартиру на Пушкинской улице. Следующие два дня ушли на представление японским дипломатам и сотрудникам Морского министерства Российской империи, против которого Хиросэ предстояло работать. На третий день — 28 сентября атташе посольства Отиаи Кэнтаро познакомил моряка с некой мадемуазель Сперанской — «старой девой двадцати девяти лет», преподававшей японским дипломатам русский язык{44}. Весь следующий год Хиросэ слыл ее примерным учеником. Но в конце лета 1898 года во время празднования своих именин учительница недостаточно почтительно высказалась в адрес императора Мэйдзи. Ученик, задетый словами неотесанной варварши, вспылил, нахамил ей и отказался далее считать ее своей учительницей. Сперанская плакала, каялась, просила прощения, но поздно: разведчик уже достаточно овладел русским языком, чтобы найти себе новую преподавательницу, а с весны 1899 года Хиросэ Такэо стал еще и студентом Санкт-Петербургского университета.

Здесь