Книга Тёмный путь - Николай Петрович Вагнер

грибком, полезай в кузов! Пол-лезай!

– Полезай, голубчик! Полезай, сахарный! – бормотал Ваня Галькушкин, обнимая и целуя меня мокрыми пьяными губами.

Я выпил… Голова опять закружилась…

– А вот тебе и красавица! Степанида Софроновна, совет да любовь!

И он схватил подле стоявшую девушку с черными, быстрыми глазами и прямо ее натолкнул на меня.

– Целуйтесь! Целуйтесь! Сейчас! Чмок, чмок, прямо в бок! Целуйтесь! Чтобы жгло и пекло…

Ан! яин, яри, яри! Чигириши, чигири!

– Целуйтесь! Целуйтесь! – кричали кругом нас. И мы поцеловались.

LXXII

Помню, я проснулся впотьмах… где, как? Ничего я не мог сообразить. Голова страшно болела и кружилась.

Я лежал на мягкой пуховой перине.

Подле меня кто-то лежал и плакал.

Я быстро приподнялся, сел на кровати и стал прислушиваться.

LXXIII

Не знаю, сколько времени прошло. Я, кажется, начал опять засыпать, сидя, положив голову на колени. Как вдруг какой-то крик, шум, стук и отчаянный визг разбудили меня.

Не помня себя я вскочил, схватил со стола тяжелый медный шандал и бросился вон.

«Бьют! режут!» – представилось мне.

Я выскочил за дверь в сени, в которых тускло догорал сальный огарок в фонаре.

Что-то маленькое, белое кинулось мне под ноги и чуть не сшибло меня с ног. Вслед за ним бежал человек в рубахе, и я мгновенно, не думая ни о чем и движимый каким-то злобным инстинктом, бросился на него и со всего размаха, изо всех сил, ударил его тяжелым шандалом по голове. В то же мгновение человек, словно подсаченный, упал.

Я хотел повторить удар, но тут пол закачался под ногами, голова сильно закружилась, и я только, помню, ясно видел, как в то же мгновение что-то белое быстро поднялось с полу подле упавшего и мгновенно исчезло.

Помню затем, как отчаянно, со страшным звоном скакали тройки, клубился туман. Все неслось мимо, мимо! И все исчезло из головы и сознания.

LXXIV

Я очнулся опять в моей комнате-больнице; то же занавешенное окно; тот же Кельхблюм и доктор и то же самое лекарство. Сара сидела у моей постели в любимом розовом платье, и это платье, казалось, освещало всю комнату розовым светом. Но, разумеется, этот свет, свет любви выходил из моего сердца.

– Сара! – прошептал я.

Она приставила палец к губам и строго погрозила мне.

Я молча протянул к ней руку, и она положила в нее свою. Я, разумеется, тотчас же поднес ее к губам, и слезы брызнули из глаз.

– Сара! – прошептал я чуть слышно. – Я люблю тебя.

– Вас… – поправила она с улыбкой и опять погрозила мне.

Я смотрел на нее в немом восторге, и мне казалось тогда, что вся душа млела и трепетала под ее светлым лучистым взглядом.

Она сделала презрительную гримасу и прошептала:

– Ехать кутить с пьяницами и женщинами! Фи! Это может сделать только настоящая русская свинья!

– Сара! Это от радости, от восторга…

Она строго зашикала, приставив палец к губам, и быстро, сурово проговорила:

– Чистая радость зовет чистые дела, и только черная радость купается в грязи…

Я снова протянул ей руку; но она не дала мне руки и снова погрозила мне.

– Покой и молчание! – прошептала она, кутаясь в свою мантилью.

Вскоре ее заменил Кельхблюм, а за ним явился доктор.

– Если будете лежать покойно, то завтра позволю встать, – сказал он.

Когда мы опять остались одни с Кельхблюмом, я спросил его:

– Скажи, Кельхблюм, имение у Гольдвальдов (это была фамилия Сары) описано?

– Какое имение?! – И он быстро замигал глазами.

– Мне говорила Сара, – прошептал я.

– Да! да! – быстро заговорил он. – Будет описано, непременно будет описано… Что делать! – И он, приподняв брови, пожал плечами.

LXXV

На другой день вместо Сары ко мне явился какой-то расфранченный, юркий жидок. Он очень ловко раскланялся и рекомендовался Абрамом Исакичем Юркенсоном.

– Я пришел, – сказал он, заигрывая черными масляными глазками, – по поручению моей знакомой Fraulein Сара Гольдвальд. Ви, говорят, нуждаетесь в деньгах?

«Не я, – хотел я возразить, – a Fraulein Сара», – но подумал и сказал:

– Да!

– Я знаю ваше именье Лезговое и могу под залог его ссудить вам тысяч 10–15.

– Но именье стоит в десять раз больше! – удивился я. – И мне нужно 25 тысяч.

– А-яй! – исковеркался весь жидок. – К цему зе так много. У меня нит столько денег. Деньги – капитал, на полу не валяются.

– В таком случае извините меня, я не могу принять ваших услуг…

– Ну, тысяч пять, пять с половиной я найду, найду вам, господин… Но более решительно нет. Деньги нынче так редки.

Моя, еще слабая от болезни голова начала волноваться.

– Двадцать пять! – вскричал я настойчиво. – Или убирайтесь к черту и скажите Саре, что вы не можете дать больше 20 тысяч.

– Двадцать две, – проговорил жид с низким поклоном, прижав к груди руки и блестящую, изогнутую шляпу-цилиндр.

Я больше не мог говорить и указал ему на дверь.

Жидок,