Книга Сила любви - Елена Зауэр

что потом это седло на место водрузить не смогу. И это Белокрыл ещё не припомнил мне о моём неумении вскочить в седло и позорном спуске по его хребту.

— Привык я, что ты, Путята, сильный и умный, а сейчас ты сам, как дитё несмышлёное. И мне страшно. Одна надежда, что память к тебе всё-таки вернется. И все станет как прежде.

Дела. И как ему теперь сказать, что как прежде не будет? Как надежду отнять? А я уже признаться хотел. Жесть. С другой стороны, я понимал, что чем дольше я оттягиваю признание, тем и мне будет тяжелее обо всем рассказать, и коню — горше.

Но я решил попробовать.

— Белокрыл, — начал я, — покаяться перед тобой хочу.

— Тебе не в чем каяться передо мной, хозяин! Какой спрос с болезного?

— Не болезный я, Белокрыл, — ответил я, — а заблудшая душа.

— Это как? — конь повернул ко мне голову. — Где ты успел заблудиться?

— В теле Путяты, понимаешь? — Наконец-то я это сделал, надеюсь конь поймет меня правильно. — А сам я не Путята, а Кирилл. И жил я раньше не тут у вас, а в другом мире. И у нас там всё по-другому. На лошадях уже давно не ездят. Машины придумали. Поэтому я и не умею ухаживать за лошадьми, я и лошадей-то раньше видел только в цирке.

Конь молчал, а я продолжил.

— Я там дома проектировал. По моим чертежам их строили. У нас дома знаешь какие? Высокие до неба. И по небу летают специальные машины — самолеты. А по воде плавают корабли.

Конь продолжал хранить молчание.

— А ещё у нас там есть такие штуки. Телефонами называются. Можно с любым человеком связаться и поговорить, и даже увидеть его, как живого! — Продолжал рассказывать я для пущей убедительности, пытаясь придумать, как подвести коня к мысли, что Путяты нет. Как там Ягиня сказала? Его душа в Нави что ли?

Тут конь, наконец, подал голос:

— Если ты не Путята, то где же он?

— В Навь отправился, — ну, вот, я это сказал.

Конь замолчал ненадолго, а потом заржал:

— Ну, ты, Путята, и выдумшик! В Навь он отправился! Быть такого не может!

— Почему, — не понял я.

— Да потому что все богатыри в Навь со своими верными конями отправляются. Об этом все знают! А я-то тут!

Конь трахнул головой, пошевелил ушами и добавил:

— А про корабли с самолетами ты знатно заливал! Хорошая байка!

Вот и поговорили.

Пятый лес (Кирилл)

Белокрыл мне не поверил. А может быть, не захотел поверить. Наверное, ему легче считать. Что я — Путята, и память ко мне вернется со временем, чем принять смерть своего любимого хозяина. Я решил не настаивать на своём. В конце концов я попытался сказать правду.

Тем временем, мы проехали наш первый луг и первый лес. Слава богам, без приключений. Осталось каких-то девяносто девять лугов и лесов. Фигня! Вот все леса оказались бы такими же. Что бы тропка прямая, птички бы пели, березки край тропки, и никаких корявых пней и лезущих в лицо веток.

Следующие три лесочка именно такими и оказались. Небольшие аккуратные с ровненькой тропкой, похожей на аллею в парке. Я пребывал в благодушном настроении. В седле я уже держался сносно, спина прямая, вид героический, легкая плетеная кальчуга, меч в ножнах. Я очень себе нравился. Это вам не тесный жаркий костюм с галстуком удавкой.

Иногда я спрыгивал с Белокрыла, чтобы размяться. Да, да, именно спрыгивал, а не позорно сползал по крупу, как в первый раз. В одном из ручьев мы освежились, и я пополнил запас воды.

Солнце уже склонялось к закату. Нужно было искать место для ночлега.

Пятый лес встретил нас гробовой тишиной, корявыми деревьями, обросшими мхом и колючим кустарником, покрытым паутиной. В воздухе чувствовалось какое-то напряжение.

— Белокрыл, — обратился я к коню, — может объедем этот лес по краю? Что-то мне тут не нравится.

— Объехать-то не сложно, — ответил конь, — только тебе Ягиня сказала ехать прямо на солнце, не сворачивая. Свернём, с пути собьёмся.

— Ну, так мы лес объедем и снова прямо поедем, — сказал я.

— Это будет уже другое прямо!

— В смысле, другое прямо? — не понял я лошадиной логики.

— В коромысле, — передразнил меня Белокрыл. — Прямо пряму рознь!

Железный аргумент, и не поспоришь. Только лес этот мне совсем не нравился, и ночевать я здесь не хотел. Даже в Мертвом лесу Ягини было уютнее. Быстрее бы его проехать. Но быстрее не получалось, так как тропа петляла, как заячий след, то тут, то там на ней лежали здоровые коряги, которые не всегда можно было объехать, поэтому приходилось спешиваться и их оттаскивать. Это отнимало время и силы, я сердился. Белокрыл тревожно поглядывал по сторонам и принюхивался.

— Нехорошее место, — произнес он. — Очень нехорошее место.

И вдруг резко пригнул голову и отскочил. Мимо пролетело лассо, прямо как в фильмах про индейцев. Из-за деревьев послышались крики:

— А-ту его, а-ту!

И на меня выскочили три бородача в драной одежде, босиком и с топорами наперевес. Их всклоченные волосы торчали в разные стороны. Глаза горели бешеным огнем.

— Жизнь или конь? — завопил один, видимо старшой. Был он самый крупный из них.

Он идиот? Или прикидывается? Или меня за дурака держит? Будто они действительно отпустят меня, если я им Белокрыла без боя отдам. Я молча встал в боевую стойку и услышал, как облегчённо выдохнул Белокрыл. Видимо, моё признание всё-таки заронило в его душу некоторые сомнения. Но неужели он подумал, что раз я не Путята, то вот так просто откажусь от него?

Да, я — не Путята, но уступать своё не намерен. Проникся я уже духом этого времени, и богатырем мне быть очень понравилось. А сейчас я ещё и почувствовал всю мощь своего нового тела. Хотя поездки на Кипр с Аннушкой тоже жалко. Но сейчас не время об этом думать. Старшой кинулся на меня с громким воплем:

— Бей его, братухи!

Братухи не растерялись, тоже побежали на меня.

Я уже ждал их. Сделал подсечку старшому, и тот полетел ласточкой в ближайшие колючки. А я кинулся к тому, что был меньше всех, рассчитывая сразу вывести из строя хотя бы одного противника. Парняга такого подвоха с моей стороны не ждал и налетел на мой кулак по инерции. Удар пришелся прямо в челюсть, раздался хруст, и бандюга отправился в нокаут.

Это небольшое событие остановило бег средненького по комплекции бандюгана. Он встал, как вкопанный,