Книга Не говори маме - Саша Степанова

самый «Дикси» у дома за хлебом и молоком. Я зашла спросить, не нужно ли ей что-нибудь еще, может, фрукты или журнал. Она лежала на боку, подложив руку под голову. Я позвала ее: «Мам, мама!» – и погладила по щеке. Щека была ледяной. Я забралась под одеяло рядом с мамой и набрала 112. Так мы пролежали четыре часа, мне казалось, что она сейчас встанет, чтобы попить воды, я то проваливалась в мутный полусон, где продолжалась обычная жизнь: шуршало одеяло, шлепали босые ноги, начинал шуметь чайник, – то просыпалась и заново осознавала, что ничего нет. Это казалось бесконечным. Наконец в дверь позвонили. Мама так и не проснулась.

Вскрытие показало, что она запила снотворное водкой. Я до сих пор не знаю, было ли это ее решением или случайностью. В ее вещах не осталось ничего, что позволило бы это понять. На следующий день я позвонила тете Поле и Вячеславу, папиному сослуживцу, – нашла их номера в мамином телефоне. Тем же вечером тетя Поля и Вячеслав были у меня. Похоронами я не занималась – все сделали они. Тетя Поля сказала, что мама звонила ей накануне. Спрашивала, смогу ли я пожить некоторое время в Красном Коммунаре. Как будто понимала, что мне нельзя оставаться в Москве, хотя в последнее время она вообще мало что понимала. И мне кажется… Сейчас мне кажется, что вот таким она видела единственный выход. А тогда тетя Поля прожила со мной почти неделю. Я этого почти не помню. После ее отъезда я подала заявление на смену фамилии. Нужно было перевестись в колледж и найти квартиросъемщиков. Все лето я сидела дома и слышала, как мама на кухне гремит посудой.

* * *

Снаружи вагончика работает двигатель. И меня зовут:

– Майя! Майя!

Тот самый голос, который смог бы заставить меня делать вещи, о которых я раньше не задумывалась. Голос книжных героев, в которых я влюблялась. Голос из детских снов. Он повторяет мое имя.

– Да! – отзываюсь я и сама себя не слышу.

– Как хорошо, что вы здесь. Помогите!

Тарахтение дизеля становится громче. Отец Саввы подгоняет пикап к дверям и выпрыгивает из кабины. Не вполне понимая, чем именно могу помочь, я подхожу к кунгу. Отец Саввы откидывает тент – под ним какие-то резные деревяшки. Нет. Это рейлы. Неразборные лакированные рейлы, накрепко сбитые гвоздями, и мы выгружаем их вдвоем, поспешно оттаскивая под крышу, – они небольшие, но довольно увесистые. Четыре прекрасных блестящих рейла, крепко стоящие на разлапистых ножках. Я глазам своим не верю.

– Вещей не нашлось, – говорит отец Саввы, утирая лоб. – Их у меня семеро, старшие донашивают за младшими. Мы повесим у себя ящик для пожертвований. Яна, верно? Поможем ей, не переживай.

Это дело стало моим, и мне вовсе не хочется, чтобы в него вмешивались сектанты, чьи убеждения в моем сознании накрепко связаны со смертью Кати. Но помощь… Кто я такая, чтобы отказываться от того, что предлагают не мне? Отец Саввы хлопает меня по плечу:

– А ты держись. Молодец, держись.

И я начинаю держаться. Прямо сейчас.

Приезжаю домой, открываю дверь, раздеваюсь в темной прихожей. Выдавливаю в миску Маньки пакетик корма, ставлю на конфорку ковшик с водой, чтобы сварить себе пельменей. Тетя Поля опять на смене, мне предстоит ночь в одиночестве, но я собираюсь начать запись второго выпуска подкаста – скучать будет некогда. Все еще держусь. Достаю из морозилки хрустящий от инея пакет, высыпаю пельмени в кипящую воду – часть из них мгновенно всплывает. Я думаю, это из-за того, что замороженное тесто треснуло и внутрь попал воздух. Когда вода снова начинает кипеть, пельмени, как голодные птенцы, раскрывают ротики из теста. Я заранее кладу в глубокую тарелку масло и ложку томатной пасты, а сверху натираю сыр с добавлением грецкого ореха – он пахнет этими солнечными орехами, которые мы с папой раскалывали шипом, припаянным к рукоятке чеснокодавилки, а из скорлупок делали лодочки: если прилепить ко дну крошечный кусочек пластилина, а сверху установить мачту из зубочистки с бумажным парусом, такая лодочка могла достойно держаться на плаву в Царицынском пруду и даже идти по курсу, пока какая-нибудь лихая утка не сбивала ее и не пускала на дно.

Мешанина из пельменей и томатной пасты перебивает вкус сыра, но это все равно лучшее, что происходило со мной за последние сутки. Двое суток. Нет, с того момента, как я сюда приехала.

Левкой. Декоративное красивоцветущее растение с ароматными цветами. Стихотворения Льва Коя лежат на «Стихи.ру». Двухлетней давности, но все же это его голос.

– «Москва-Пассажирская – Курская», – сидя на полу, зачитываю я кошке Маньке.

Мне будет легче, если не придется

обуздывать никого, кроме себя.

Челнока нет вовсе, а на веслах

он то ли не может, то ли не.

Чистосердечное признание,

лихорадочное использование —

не дело ученого.

Все эти горестные таежники

не сами сочиняют то, что они

сочиняют, решают и собираются делать…

– Не будем плакать, да? – Кошка выгибает спину и трется о мою ступню в полосатом носке.

Сокрушительно гниющее мясо,

приглашения и репчатый лук —

мелко порубить.

Угадала, был с ней до девятого дня.

Если бы вы убили, как можно было бы молчать?

– Если бы вы убили, как можно было бы молчать?

Коробка комнаты, плотно втиснутая между другими такими же коробками. За стеной плачет ребенок, наверху занимаются сексом. А на экране моего телефона – маленькое пророчество. Я читаю его вслух до тех пор, пока слова от частого повторения не теряют смысл. Я будто примеряю одежду жертвы насилия – со мной ничего не происходит, но хочется тереть себя мочалкой, пока не сойдет кожа.

Ублюдок, ты действительно это делал.

Не аптека

Худшее, что может случиться, – никто не придет, несмотря на объявления, которые я развесила не только в колледже, но и возле подъездов ближайших домов. Местные жители могли бы заинтересоваться. По совету Маши я добавила схему пути к гаражу и пообещала всем посетителям бесплатный кофе (кофемашина ее, капсулы мои). «Пш-ш», – напоминает о себе со шкафа автоматический освежитель воздуха. Аромат корицы. Выбрала его потому, что он якобы влияет на желание людей делать покупки. Милая корица, если что, я люблю тебя просто так.

– Оригинально, – говорит Маша, развязывая пакеты. За последние несколько дней мы постирали и погладили все годные вещи, а теперь собираемся красиво развесить их на рейлах, и я благодарна Маше за помощь, потому что даже при половинной загрузке стиральная машинка тети Поли несколько раз норовила прервать свои страдания смертью. – Черные стены – очень непривычно. Но цитаты крутые. И эти головы… На мой взгляд, отлично.

Я нарисовала несколько крупных человеческих голов, чтобы разбавить космическую черноту, и повесила больше гирлянд, чем собиралась: имеющегося света оказалось недостаточно для того, чтобы можно было как следует рассмотреть вещи. Вдвоем с Машей мы отгородили угол гаража шкафом и завесили «примерочную» обычной текстильной шторой, купленной в том же «Праздничном». Когда за покупками ездила я, то вернулась в полнейшем отчаянии: на глаза попадались только полупрозрачные пластиковые занавески для ванной со всей этой имитацией подводного мира. Но Маше удалось найти идеальный вариант: это была все еще шторка для ванной, только сшитая из водоотталкивающей ткани белого цвета. Если присмотреться, можно было заметить, что кажущуюся однотонной белизну на самом деле образуют множество маленьких рыб, но маленькие рыбы, решили мы, – меньшее из зол. Вчера Машу осенила еще одна идея: вечером она притащила моток грубой веревки и черные канцелярские скрепки и долго распределяла все это по той стене, где раньше болтался фанерный щит. Пришлось вбить еще несколько гвоздей, между которыми растянулись «струны» с прикрепленными карточками – полароидными снимками, которые делала тоже Маша. Слегка размытые счастливые лица, вино на чьей-то кухне, пейзажи города. В Машином объективе Красный Коммунар казался серым и печальным, но сохранял достоинство, как тщательно выбритый нищий на паперти.

– У тебя все время играет одна и та же музыка, –