Книга (не)ваша девочка - Арина Арская

class="p1">Я не понимаю Тимура, но и он, похоже, тоже не может объяснить причину своей ярости. Каждый из нас согласен с тем, что я приняла верное решение, но изнутри изъедает гнев, обида и растерянность. Я тоже хочу кричать и громко обвинять Тимура и Рому, что это они меня толкнули к краю. Я горячо желаю скинуть на них всю ответственность, ведь: кто тут девственница, в конце концов?

— Это ведь мог быть мой ребенок.

— Уваров, ты под кайфом? — я медленно сползаю на пол и поднимаю на Тимура лицо.

— Ведь мог? — тихо спрашивает у стены, и я медленно моргаю. — И ты его смыла в слив.

Ну, можно и так сказать. И мне тоже тошно от этого осознания, что, повторюсь, нелогично и наивно. Я воспитана на сериалах и мелодрамах, в которых вопрос незащищенного секса и последствий после него игнорируют и не освещают. Да там и секса-то нет. За ручки держатся, целуются к концу, а потом свадьба и только затем круглый и симпатичны животик. И все счастливые.

А на чем воспитаны Рома и Тимур, что они сейчас пребывают в состоянии “задушить гадкую суку”? Или они просто безалаберные идиоты, которые позабыли обо всем на свете, когда дорвались до той, которая занимала из влажные подростковые фантазии?

— Одинцова, — Тимур садится на бортик ванной и взъерошивает волосы, — я бы предпочел, чтобы ты не глотала таблетку, залетела и родила. Даже не так. В моих фантазиях идеальная Одинцова покупает таблетку, после долгих и мучительных раздумий выкидывает ее, а потом с тестом на беременность приходит… нет, — он недобро усмехается, — нет, Одинцова скрывает беременность, возможно, переезжает и строит свою жизнь заново, а после рожает. Мальчика.

— Точно под кайфом, — раздается за дверью голос Наташи.

— Закрой пасть, а, — шипит в ответ Рома, который тоже подслушивает наш разговор.

— Идеальная, упрямая и жертвенная Одинцова, — Тимур вытягивает ноги. — В нее можно вновь влюбиться. Ярко и сильно, впечатлившись до глубины души ее глупым порывом пойти против всего мира, — разочарованно смотрит на меня. — Я не с претензией, Анечка. Я признаю, что ты поступила верно, ведь ни я, ни Рома не идеальные Уваров и Чернов, но согласись есть что-то в моем сценарии отчаянно красивое.

— Вот какие у тебя фантазии? — насмешливо вскидываю бровь.

Я согласна с Тимуром. Родить втайне ото всех и потом гордо воспитывать малыша одной — вполне могло быть в моем духе, потому что я привыкла преодолевать трудности и нести ответственность за ошибки. И за свои, и за чужие. Я прям вижу себя в этой роли, но я, можно сказать, смалодушничала и испугалась.

— Ты сделала выбор, Анечка, и я его принимаю и понимаю, как неидеальный Уваров, который привык платить за секс, использовать женщин и не задумываться о будущем, — Тимур со лживой нежностью улыбается. — Переносим наши встречи на недельку?

Глава 32. Ставки повышаются

— Ты не должна себя винить, — говорит Наташа, привалившись к косяку. — Ты поступила правильно.

Рисую аккуратную стрелку в уголке правового века и отвечаю:

— Я себя не виню.

Наташа начинает раздражать. В первые дни ее якобы волнение и забота казались мне искренними, а сейчас я чувствую в ее навязчивости что-то неприятное и липкое. Она постоянно вздыхает, намеками или прямым текстом напоминает о том, что я поступила правильно и нечего страдать.

Когда я на следующий день после Тимура и Ромы вышла позавтракать, она завела шарманку, что только мне решать, как поступать и ребенок — это не шутки и нет причины плакать, а я вот не плакала. Я начинаю подозревать, что она ждала моих слез и теперь мягко под напылением беспокойства раскачивает меня на эмоции.

— Ребенок тебе ни к чему…

— Ната, — разворачиваюсь к ней и закрываю подводку, — что ты заладила? Трусы от крови давно выстираны, высушены и сложены в тумбочку. Я пришла в себя, чувствую себя хорошо, не умираю и не рву на себе волосы. Я признаю, я прошла через не самый приятный этап, но жизнь учит жестокими уроками, и этот урок я усвоила.

— Я… — Наташа слабо улыбается, — чувствую вину…

Каждый раз в его речах проскальзывает слово вина. И она делает на нем небольшой акцент тем, что понижает голос. Всматривается в глаза, чего-то ожидая.

— Какую вину, Ната? — задаю я закономерный вопрос.

— Возможно, я поспособствовала тому, что ты лишилась чего-то важного для тебя?

Ах ты, хитрая провокаторша и манипуляторша. Не зря меня настораживало твое любопытство и желание вынюхать все о моей жизни. Возможно, я нагнетаю, но я помню это ощущение легкой гадливости, которая меня накрывала при общении с мамой. Она вот тоже очень доброжелательная.

— Ты такая сильная, — продолжает шептать Наташа, — тебя ведь еще ждет встреча с двумя мерзавцами. Да никакие деньги подобного не стоят. Они ведь тебя купили.

А вот еще очень аккуратная и ненавязчивая манипуляция. Под жалость спрятано осуждение, которое должно вызвать во мне чувство стыда.

— Да, купили, — вглядываюсь в ее глаза, — потому что я сама себя продала.

— У тебя ведь не было выбора. Вот и продалась, Ань. Я не осуждаю.

И вечно она добавляет “я не осуждаю”. Тоже шепотом.

— Ты в данной ситуации жертва.

Я чувствую, как мое лицо расплывается в улыбке. Жертва. Как мило и очаровательно. Вероятно, мне надо себя пожалеть и даже всплакнуть, чтобы Наташа обняла меня и погладила по голове.

— Ната, я продала себя за двести тысяч долларов.

Глаза Наташи округляются, и я в них вижу удивление и вспышку возмущения, которую я интерпретирую так: двести тысяч и за тебя?! Жалости как не бывало.

— Ты бы отказалась от такой суммы, которую тебе дали бы за пять ночей? — задаю тихий и спокойный вопрос.

— Отказалась бы, — вскидывает подбородок, но слова звучат неубедительно. — Да я бы ни за что не легла с двумя мужиками в постель. Это ведь отвратительно и грязно…

Замолкает, когда я вскидываю бровь. Не так сложно вывести человека на правду.

— Хорошо, крошка, — раздается голос Тимура. — Двести тысяч.

Наташа испуганно оглядывается: