Книга Король русалочьего моря - Т. К. Лоурелл

у нас в деревне звали ведьмой. И ваш Дар бы прозвали колдунством или еще чем похуже.

Одиль бросила на нее взгляд, благо сидела недалеко. Иберийская вилланка сидела, нарочито развалясь и сощурившись, и смотрела на ректора с вызовом. А вот он вдруг улыбнулся и поднял руку, призывая к тишине.

– А вы что думаете, госпожа Гарсиа? – спросил он в эту тишину.

Леонор сморгнула, но тут же оправилась.

– Если по вашему Лабиринту и нашей башне судить, – все так же громко и небрежно сказала она, – то не такая уж это неправда.

По залу пробежали смешки. Белла рядом с Одилью недовольно поморщилась, но ее плечи выдали другое: они горделиво расправились. Совсем чуть-чуть, но Одили подумалось, что соседка вовсе не против, чтобы вилланы считали ее ведьмой.

– Интересно, почему вы смеетесь, – вдруг сказал ректор, все еще улыбаясь уголками губ. – Вы ведь многие думаете то же самое, что эти крестьяне. Молчите! Просто помолчите и подумайте, сколько раз вы говорили себе: мы не вилланы, мы особенные, мы одарены. Чем? Вы и сами зовете это магией!

Последнее слово он выдохнул в мертвенное молчание.

– Но мы здесь занимаемся не магией, господа студенты, – продолжил он без малейшей драматической паузы, мерно и спокойно шагая по залу, – точнее, не магией в конвенциональном смысле, и нет такого, чем вы были бы одарены, а остальные, те же вилланы, обделены совсем, даже не думайте. Но, тем не менее, Дар у нас есть.

Он оглядел свою аудиторию, но высказываться на этот раз никто не торопился.

– Этот дар – вера. Не религия – это уж каждому свое, – но все же вера в определенном значении и есть основа того, что мы делаем, того, как мы живем. Она источник любого человеческого могущества. Во что вы верите – то вы можете. Вот и все.

– Чушь, – снова проскрипела Леонор. – Вот наши – они верили в победу. И что?

Ректор остановился перед ней.

– Вовсе нет, госпожа Гарсиа, – сказал он немного иронично и немного печально. – Ваши верили в то, что завоюют славу в смертном бою. Так и вышло. И смертный бой, и слава – я вас уверяю, что еще много лет о них не забудут.

Леонор вскинула голову и ответила ему яростным взглядом блестящих глаз.

– Они хотели победить! Но никто не может совершить невозможного!

– А вот тут вы неправы, госпожа Гарсиа. Я знаю, как в одной деревне безоружная девочка заставила отступить пьяных от вина и крови солдат, оскорбивших ее мать и собиравшихся ограбить дом. – Она вспыхнула, но он уже не смотрел на нее, повернувшись к остальным. – Солдат, которые за меньшее расстреляли целую семью в соседнем селе, на случай если вы думаете, что это было легко. Это была та самая невозможность, в которую не верил никто – кроме девочки, которая всерьез верила, что она скажет нужные слова, и они устыдятся.

– Может быть, она просто нашла те самые слова? – проговорила Одиль, раз уж остальные, даже Леонор, молчали.

Губы ректора снова тронула улыбка.

– Это какие же, госпожа де Нордгау? Давайте, порассуждайте. Я не прошу точных формулировок, но какой смысл они должны были нести? Угрожать небесным судом, умолять о пощаде, взывать к человечности уже пробовали и те, кого солдаты убили.

– Ее слова, – Одиль решила подыграть шараде и сделать вид, что автор слов не сидела с ними в одном помещении, – заставили их поверить, что они лучше, чем думали о себе?

Ректор в два шага преодолел расстояние до ее стола.

– Нет, госпожа де Нордгау, – сказал он мягко и лукаво, – не приписывайте другому человеку свое оружие. Нет, наша героиня ничего такого не могла и не хотела. Она их попросту испугала, если хотите знать.

По залу прошел шепоток и кое-где раздались смешки, а громче всех фыркнула сама Леонор.

– Да-да, – ректор отвернулся от Одили, – испугала, а что вы думаете? В тот момент она верила, свято верила, что за ней сила – сила дочери оскорбленной и измученной женщины, сила хозяйки дома, сила сторонника правого дела, наконец, хотя мы об этом еще поговорим. И эта сила была настолько велика, что четверо вооруженных до зубов мужчин, четверо, что уж греха таить, отпетых мерзавцев и убийц спасовали перед ней.

– Невероятно, – прищурился Хуан.

– Почему же? – ректор снова начал мерить шагами зал. – Люди, бывает, творят и куда большее. Дети в отчаянии поднимают глыбы, под которыми погребены родители, врачи бросают вызов чуме и выживают в эпидемию, хотя каждый день рискуют жизнью. Безоружная девушка как-то выехала одна к вражеской армии и заставила ее уйти без боя. Предел тому, что возможно и невозможно, человек кладет сам, – он вдруг наклонился к сидевшей тихо как мышка Катлине и легонько коснулся ее лба, – вот здесь.

– Если бы все было так просто, – негромко сказал Ксандер, – то сейчас…

Сидро д’Эстаон резко выпрямился.

– Просто? Вы думаете, господин ван Страатен, что вера – это просто?

Леонор снова не выдержала:

– Вас послушать, так и в самом деле просто! А если я вот сейчас из этого окна прыгну, потому что верю, что могу летать – что, полечу?

Ректор наклонил голову набок, как любопытная птица.

– А вы верите?

Адриано бы верил, укололо Одиль под сердцем.

– Нет, но…

– Я знаю ваши убеждения, госпожа Гарсиа, но все-таки и вы, и все здесь наверняка слышали, что очень давно один весьма… выдающийся человек сказал, что даже очень маленькой доли веры достаточно, чтобы буквально двигать горы. Слышали же, господин ван Страатен?

– Это же притча, – сказал Ксандер с той вежливостью, которую в исполнении Одили их старая Шарлотта называла «я не трушу и упрям». – Даже о магах я не слышал, чтобы кто-то из них двигал горы.

– Странно, что не слышали, – отозвался ректор чуть вкрадчиво. – Потому что нет никого, кто бы не знал, что именно ваш народ, господин ван Страатен, заставил отступить море и поднял из-под волн землю для своих городов.

– Это другое!

– Неужели?

– Это действительно другое, господин ректор, – вмешался Мигель Геваро-Торрес с холодной учтивостью. – Это же не взмахом руки делалось, а лопатой.

– Вы слишком презираете лопату и слишком романтизируете жесты, – качнул головой д’Эстаон. – Это внешнее. А важное то, что люди задумали и осуществили невозможное, точнее, то, что другие считали невозможным. Именно что, – он подмигнул Ксандеру, – сдвинули горы. По вере своей.

– В других делах, – подал голос крепкий Педро, сидевший по правую руку от Мигеля, – этим же людям никакая вера не помогла.

– И не только им, – вдруг эхом отозвался Клаус.

Ректор изобразил