Книга Консерваторы. Без либералов и революций - Эдмунд Бёрк

толику размышлений.

1. Английская Америка имела короля, но она его не видела; великолепие монархии было ей чуждо, и суверен был для нее подобен какой-то сверхъестественной силе, которая не воспринимается чувствами.

2. Она обладала демократическими началами, которые наличествуют в конституции метрополии.

3. Она обладала, сверх того, людьми, принесенными ей толпою ее первых поселенцев, урожденными посреди религиозных и политических потрясений, людьми, почти поголовно исполненными республиканским духом.

4. Используя эти начала, и по сходству с тремя властями, которые она унаследовала от предков, американцы построили, а отнюдь не уничтожили все до основания, как французы.

Но все, что есть действительно нового в их конституции, все, что проистекает из совместного обсуждения, является самым хрупким в мире; невозможно было бы собрать большее количество признаков слабости и недействительности.

Я не только совершенно не верю в устойчивость американского правления, но и особые учреждения английской Америки не внушают мне никакого доверия…

* * *

Что касается Франции, то долг каждого настоящего француза в сей момент – трудиться без устали, дабы направить общественное мнение в пользу короля и представить все возможные его деяния в благоприятном свете. Именно на этом роялисты должны с крайней строгостью проверить себя и не строить никаких иллюзий. Я не француз, я в стороне от всех интриг, я ни с кем не знаком. Но я представляю себе, как некий французский роялист произносит: «Я готов пролить свою кровь за короля: однако, не отступая от моей верности ему, я не могу запретить себе порицать его, и т. д.». Я говорю в ответ этому человеку то, что его совесть, без сомнения, скажет ему лучше меня: Вы клевещете на мир и на самого себя; если вы способны пожертвовать жизнью за короля, то пожертвуйте своими пристрастиями. Впрочем, он не нуждается в вашей жизни, но весьма – в вашем благоразумии, в вашем взвешенном рвении, в вашей безусловной преданности, даже в вашей снисходительности (чтобы все предположить); сохраните вашу жизнь – она ему не надобна сейчас, но окажите ему услуги, в которых он нуждается: верите ли вы, что самыми героическими из них были бы те, о которых шумят в газетах? Напротив, самые невидные могут быть наиболее деятельными и наиболее возвышенными. Здесь речь вовсе не идет об интересах вашей гордыни; удовлетворите вашу совесть и того, кто вам ее дал.

Что же касается более или менее многочисленной партии, яростно нападающей на монархию и монарха, то возбуждает ее отнюдь не одна только ненависть, и представляется, что это сложное чувство заслуживает разбора.

Во Франции нет умного человека, который бы так или иначе не презирал себя. Национальный позор удручает все сердца (ибо никогда еще народ так не презирали презреннейшие властители); значит, есть нужда в самоутешении, и добропорядочные граждане утешаются каждый по-своему. Но человек ничтожный и развращенный, чуждый всем возвышенным идеям, мстит за свои прошлые и нынешние обиды, созерцая с невыразимым сладострастием, свойственным только подлым людям, зрелище унижаемого величия. Дабы вознестись в собственных глазах, он обращается к королю Франции и удовлетворяется своим ростом, сравнивая себя с этим поверженным колоссом.

Французский народ, не позволяй прельстить себя изощрениями частного интереса, тщеславием или малодушием. Не слушай больше болтунов: во Франции слишком много умничают, а умничанье приводит к потере здравого смысла. Отдайся без страха и упрека непогрешимому инстинкту совести.

Ты хочешь возвыситься в собственных глазах? Хочешь обрести право на самоуважение? Хочешь поступить суверенно?.. Призови твоего суверена!

Контрреволюция

При обдумывании предположений о контрреволюции слишком часто совершают мыслительную ошибку, будто бы эта контрреволюция должна быть и не может не быть не чем иным, как следствием народного обсуждения. Твердят, что народ боится, народ хочет, что народ никогда не согласится; что народу не подходит и т. д.

Какая убогость! Народ – ничто в революциях, или, по крайней мере, он входит в них только как слепое орудие. Может быть, четыре или пять человек дадут Франции короля. Париж возвестит провинциям, что у Франции есть король, и провинции воскликнут: да здравствует король! В самом Париже все его обитатели, кроме, наверное, двух десятков человек, узнают, проснувшись, что у них есть король. Возможно ли это, воскликнут они, вот ведь какая странная история? Кто знает, через какую городскую заставу он въедет? Хорошо бы заранее, может быть, снять окошко, а то могут и задавить в толпе. Если возродится монархия, то решение о ее восстановлении будет исходить от народа не в большей мере, чем исходило от него решение о ее разрушении, то есть об установлении революционного правления.

Я умоляю повнимательнее вникнуть в эти размышления, и я это советую особенно тем, кто считает контрреволюцию невозможной, ибо слишком много французов преданы Республике, а перемены заставили бы страдать слишком много народу. Можно, вероятно, спорить, большинство ли за Республику; но так это или не так, совершенно не имеет значения: энтузиазм и фанатизм отнюдь не бывают состояниями устойчивыми. Уровень повышенной возбудимости скоро утомляет человеческую натуру; таким образом, даже если предположить, что народ, и особенно французский народ, способен долго желать чего-то, следует быть уверенным, по меньшей мере, в том, что он не сможет желать долгое время этого со всей страстью. Напротив, когда приступ горячки проходит, подавленность, апатия, безразличие всегда сменяют большое напряжение сил, свойственное энтузиазму.

Именно в таком состоянии пребывает Франция, которая ничего более так страстно не хочет, как покоя. Итак, даже если предположительно во Франции за Республику большинство (а это несомненная ложь), то не все ли равно? Когда появится король, очевидно, что не будут подсчитывать голоса, и никто не сдвинется с места; прежде всего по той причине, что даже тот, кто предпочитает республику монархии, все-таки поставит покой выше республики; и еще потому, что воли, противоположные королевской власти, не смогут объединиться.

В политике, как и в механике, теории ошибочны, если не принимают во внимание различные свойства материалов, из которых создаются машины. На первый взгляд, кажется справедливым такое, например, предположение: для восстановления монархии необходимо предварительное согласие французов. Однако нет ничего более ложного. Выйдем за рамки теорий и представим себе факты.

Гонец привозит в Бордо, Нант, Лион и т. д. известие, что король признан в Париже; что такая-то фракция (названная или нет) завладела властью и заявила, что удерживает ее только во имя короля: что спешно послан гонец к суверену, которого ждут со дня на день, и что повсюду прикалывают белые кокарды. Молва подхватывает эти вести и обогащает их тысячью внушительных обстоятельств. Что будут делать? Чтобы дать еще козырей Республике, я