Книга Харикл. Арахнея - Вильгельм Адольф Беккер

ему нельзя оставаться долее, и, уполномочив Ктезифона получить за него долг в Андросе, возвратился на третий день самым кратчайшим путём, через Авлиду, Делион и Декелею, домой в Афины.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Больной

Прошло два месяца с тех пор, как Харикл вернулся в Афины; но беззаботная весёлость, бывшая его спутницей на «Фетиде», не возвратилась с ним. С помощью Фориона он поместил своё состояние в верные руки и на весьма выгодных условиях; рабы были куплены и дом устроен как нельзя лучше. Изящные украшения стен и потолков придавали чрезвычайно приветливый вид комнатам и залам, и всякому, приходившему к нему, казалось, что здесь живётся отлично. Один хозяин был недоволен и чувствовал себя одиноким среди этих пустых комнат. Впрочем, и в кругу товарищей было ему не веселее; ему опротивела суматоха на рынке, а кипучая жизнь в гимназиях нарушала его мечты; охотнее всего ходил он к большому платану, и здесь в приятном уединении предавался своим мыслям.

— Ты влюблён, — шутя, говаривали ему друзья, когда в его венке осыпались лепестки осеннего цветка[99]. Бывало, он встречал подобные замечания смехом, теперь же эти шутки были ему неприятны, а румянец, выступавший при этом на лице, доказывал ясно, что на этот раз примета верна; более всего Харикл призадумывался над советом, данным ему Форионом. Он показал ему устройство своего обновлённого дома. В нём не было забыто и помещение для женщин, так что можно было предположить, что сюда ждут ежечасно прибытия невесты.

— Ты устроил всё превосходно, — сказал Форион, — но этого недостаточно; теперь тебе нужно искать хорошую жену, которая бы охраняла тебя от всех глупостей молодости и принесла благословение в дом твой. Выбери девушку, равную тебе по состоянию: не бедную, потому что в противном случае она не будет иметь достойного положения в твоём доме, но также и не слишком богатую, так как иначе ты рискуешь променять свою независимость на её приданое. Тебя здесь ещё не знают, поэтому предоставь мне посвататься за тебя. У Пазия, сына моего брата, есть дочь, прелестное, цветущее дитя, девушка скромная и хорошая хозяйка; если хочешь, то я поговорю о тебе.

Харикл промолчал. Он сознавал, что Форион был прав; он знал, что счастливый брак есть самое верное средство изгнать из сердца образ прекрасной незнакомки; но мысль навек связать себя с совершенно неизвестной ему девушкой была противна его чувствам. Он сообщил план Фориона Ктезифону, который между тем успел вернуться из Родоса победителем, с венком из тополей. Ктезифон, по-видимому, смутился и озадачился самым странным образом; его ответы были до того уклончивы, что Харикл решительно не мог понять его поведения. С другой стороны, он был вполне уверен в честности Фориона, и если только тот желал этого союза, то теперь представлялся хороший случай доказать ему свою благодарность.

Погруженный в подобные мысли, проходил он однажды вечером, на закате через рынок, направляясь в Керамейкос. Вдруг он почувствовал, что кто-то сзади останавливает его за платье. Он обернулся: перед ним стояла пожилая рабыня и с выражением страха и радости глядела на него.

— Харикл, — вскричала она, — милый Харикл! Ты ли это?

Теперь и он узнал женщину — это была Манто, его нянька, которая во время бегства Хариноса осталась больною в Афинах вместе с большей частью его рабов. Она рассказала Хариклу, что один богатый гражданин, по имени Поликл, купил почти всех оставшихся слуг его отца, в том числе и её.

— Ты, вероятно, помнишь его, он был большим другом твоего отца.

— Да, помню; я часто слыхал это имя, — отвечал Харикл.

— И он также вспоминает о вас, — продолжала Манто, — он тяжко болен и несколько месяцев уже лежит в постели. Все его сокровища не в состоянии помочь ему; а вот мы, бедняки, при всей нашей бедности, здоровы, — сказала она, сплюнув три раза[100]. Как он будет рад, когда услышит, что ты снова здесь!

Затем последовал целый поток вопросов, прерываемых то смехом, то слезами радости. Хариклу пришлось бы долго рассказывать, не вспомни Манто, что ей надо нести скорее травы, которые госпожа велела ей купить.

Поликл, по словам Манто, был человеком весьма состоятельным. Его поместья, его дома в городе и в Пирее и множество рабов приносили ему большой доход, не требуя никакого труда; но всё это составляло лишь незначительную часть его состояния, заключавшегося главным образом в капиталах, частью лежавших у трапецитов, частью розданных в долг под большие проценты. Люди, знакомые ближе с его делами, полагали, что всё его богатство превышало, пожалуй, пятьдесят талантов. Он оставался холостым до пятидесяти пяти лет, но тут он решился исполнить последнее желание своего умершего брата и жениться на его единственной дочери, цветущей шестнадцатилетней девушке. Во время весёлого брачного пира с ним сделался удар, последствием которого была долгая и мучительная болезнь. Все средства были испробованы; опытный домашний врач, в течение многих лет лечивший его, и многие другие, приглашённые для совета, напрасно применяли всё своё искусство; ни их усилия, ни заботы Клеобулы, ухаживавшей за больным как самая нежная дочь, не могли восстановить разрушенного здоровья. Поликл, не довольствовался помощью внуков Асклепия[101], он прибегал даже к колдовству; спрашивал снотолкователей[102], посылал на перекрёстки искупительные жертвы[103]; призывал старых женщин, которые умели посредством амулетов и заговоров исцелять болезни. Сам он проводил целые дни и ночи в храме Асклепия[104], тщетно надеясь на исцеление. Наконец, пример счастливого выздоровления от подобной болезни после купанья в Эдепсосе заставил его решиться прибегнуть к этому последнему средству. Но и нимфы отказали ему в исцелении, и теперь врач объявил, что скоро больному не понадобится больше никаких трав, кроме сельдерея[105].

На другой день утром Харикл только что собрался выйти из дому. Накануне решил он жениться и теперь хотел просить Фориона посвататься за него. В эту минуту посланный Поликлом раб постучался у его двери. Несмотря на свою слабость, больной обрадовался, услышав, что сын его давнишнего друга вернулся в Афины, и велел сказать ему, что желал бы очень повидать его ещё перед смертью, которая, полагал он, была уже недалека. Мог ли Харикл отказаться? Само приглашение доказывало уже дружеское расположение. Он обещал быть.

— Ты бы лучше сделал, если б пошёл со мною, — сказал раб. — Мой господин очень слаб, а теперь как раз