Книга «Вместо чудес или дара пророчества»: миссионерская стратегия иезуитов в Азии в XVI веке - Любовь Андреевна Диханова-Внуковская

class="a">[441]. Принимая в ряды Общества только представителей высших слоев общества, иезуиты рассчитывали, во-первых, повысить свой престиж, а во-вторых, надеялись избежать тех социальных противоречий, с которыми столкнулись в индийской миссии, когда стали использовать услуги индусов-христиан, представителей низших каст.

Подавляющее большинство японских проповедников составляли додзюку. До 1580 г. в рядах миссии насчитывалось всего 7 японских ирмао[442]. Решение консультации миссионеров в Бунго привело к значительному увеличению их количества: к 1583 г. число ирмао достигло 26 человек[443], а в 1593 г. – 67[444]. Однако все равно их численность значительно уступала количеству додзюку, уже в 1583 г. насчитывавших около сотни человек[445]. Среди них были выдающиеся личности, такие как проповедник Лоренцо (1526–1592)[446], способствовавший налаживанию отношений ордена с представителями высшей власти в Японии (Нобунага и Хидэёси), а также переводчик Йохо Пауло (1508–1595), редактор японских словарей и учебников для иезуитских коллегиумов[447].

После урегулирования образовательной системы, японские ирмао и додзюку были распределены по разрядам схоластиков и несхоластиков в зависимости от уровня владения латинским языком[448]. Додзюку-схоластики намеривались в дальнейшем вступить в Общество Иисуса и быть возведенными в священнический сан. Эта группа составляла стратегический запас ордена, откуда иезуиты могли почерпнуть пополнение для своей миссии в Японии. По этой причине их обучали в семинариях латыни и японскому. Категорию додзюку-несхоластиков руководство миссии не планировало в дальнейшем переводить в разряд ирмао: они должны были остаться светскими катехизаторами и помощниками. В подобном ключе рассматривались перспективы и таких категорий, как схоластики и несхоластики.

Сохранилось описание семинарии в г. Арима (преф. Нагасаки), где проводилось совместное начальное обучение европейского и японского пополнения миссии, которое привел в письме (1594) вице-провинциал Японии Ф. Пасио: «На данный момент в семинарии находиться 100 учеников, подразделенных на три класса: письменной и устной латыни; письменного японского и латыни; а также пения и игры на музыкальных инструментах. Учащиеся первых двух классов могут без труда сочинять литературные произведения и декламировать, зачитывать некоторые уроки в истинно мастерской манере, а также они могут представить некоторые латинские диалоги в качестве спектакля. 20 студентов в этом году должны закончить их… Художники и те, кто занимаются чеканкой по меди, с каждым днем улучшают свое мастерство, а их работы лишь слегка уступают образцам, привезенным из Рима»[449]. В дополнение к классическому образованию, принятому для схоластиков ордена, иезуиты организовали в г. Нагасаки специальные курсы для додзюку, где обучали ведению антибуддистской полемики[450]. Преподавателем являлся ирмао из г. Мияко, посетивший в свое время множество известных буддистских храмов, с целью ознакомления с современными интерпретациями священных текстов и приобретения копий наиболее авторитетных религиозных трактатов. Слушателей курсов обучали опровергать доводы бонз, основываясь на их собственных текстах. Иезуит Ж. Родригеш Джиро в ежегодном отчете (1604) убеждал генерала ордена в том, что этот метод доктринации следует признать наиболее эффективным в японской миссии[451].

Следует, однако отметить, что японские иезуиты, вступая в Общество в качестве схоластиков, принося, положенные схоластикам, обеты и выполняя во многом функции священников, даже после завершения своего многолетнего обучения оставались схоластиками[452]. В японской миссии иезуитов появился такой феномен как «постоянный схоластик», что противоречило Конституции ордена[453], однако соответствовало идеям средневекового европоцентризма. Только в 1602 г. первый японец был возведен в сан священника[454]. Неоправданная медлительность в переводе местных иезуитов из разряда в разряд, основанная на неспособности многих японцев досконально изучить латынь[455] и санкционированная генералом Аквавивой[456], привела к тому, что японская миссия теряла ценные кадры. Так, например, в 1607 г. из-за отказа в переводе в разряд духовных коадъюторов орден покинул японец Фабиан Фукансай (1565–1621) – один из лучших полемистов своего времени[457].

Институт камбо иезуиты позаимствовали из буддисткой практики, где этот термин обозначал тех, кто в отсутствие монаха ухаживал за зданием храма и заботился о местных последователях культа. Название, было введено Валиньяно в начале 80-х гг. XVI в.[458], однако сама категория аколитов в японской миссии, появилась задолго до этого (первое упоминание относится к 1563 г.). В письме к отцу К. ди Торресу от 1567 г., ирмао Джакомо Гонзалвес писал о христианине по имени Томе из деревни Нешико на о. Хирадо. Томе был бывшим буддистским монахом и «как он прежде поступал в своем храме, Томе заботиться о церкви и обучает катехизису»[459]. Камбо не участвовали в процессе евангелизации, а брали на себя заботу о зданиях церквей и были подключены к исполнению простейших церковных обязанностей, в тех местностях, где не было приходского священника. Дело в том, что из-за катастрофической нехватки миссионеров, иезуиты проводили практику объездов христианских поселений, с кратковременной остановкой для совершения необходимых обрядов. К примеру, в период 1574–1578 гг. в княжестве Омура, где продолжались массовые обращения, отец Г. Коэлхо, не владевший японским языком, был единственным иезуитом-европейцем для удовлетворения религиозных нужд 35 тысяч новообращенных[460]. Валиньяно, хорошо осведомленный о данном положении дел, писал: «Иногда проходит 8–10 месяцев прежде, чем они [новообращенные. – Д.-В.] вновь увидят священника, и когда, в конце концов, он прибудет, то может остаться с ними не более одного-двух дней… И зачастую этот священник даже не понимает их языка…»[461] Хотя камбо не входили в Общество Иисуса, они получали от иезуитов содержание.

Епископ Японии Луиш Серкейра (1598–1614) также коснулся вопроса камбо в своем донесении от 1603 г. «Каждая деревня, находящаяся под юрисдикцией резиденции, – сообщал он, – имеет церковь, размер которой варьируется в зависимости от численности населения. Церкви доверены заботе людей, называемых камбо, которые бреют головы и пользуются большим уважением у христиан местной деревни. Под их присмотром находятся ризницы и сами церкви, и им также доверено обучение детей христианской доктрине, и кроме того чтение пастве религиозных книг по воскресеньям и праздничным дням, если ни падре, ни ирмао, ни додзюку не могут присутствовать. Они посещают заболевших и вызывают священника для исповеди. Они также информируют падре о физических и духовных проблемах христиан в их деревне. Когда люди находятся под угрозой смерти и нет времени вызвать священника, камбо проводят обряд крещения и даже помогают при похоронах»[462]. Число камбо, по данным епископа, в 1603 г. превышало 170 человек.

Для отправления своих обязанностей камбо должны были уметь прочитать и объяснить для христиан японский катехизис. Ожидалось также, что они станут лидерами местной общины, и будут демонстрировать хороший пример христианской жизни, поэтому они выбирались из образованной прослойки населения деревни, не