Книга Троянский кот - Далия Мейеровна Трускиновская

и тем, другим, болтается — такое бывает. Оттуда он может прийти только в темноте, когда зажигают фонари. Пока горят фонари — его время. Он может бродить по улицам, спускаться в погребки, заглядывать в окна. А как пойдет фонарщик тушить огоньки — тут его время истекает. Ворча и ругаясь, он отступает, пятится, пока спиной не упрется в ту стенку, которая между нашим миром и тем, другим. Упрется — и стенка его пропускает, а тот, кто случайно увидел это диво, еще несколько секунд наблюдает черный-черный силуэт — пока стенка не срослась.

Это он ищет гладко выбритого господина в черном кафтане с оловянными пуговицами, в черной треуголке без галуна и плюмажа, с черной повязкой на левом глазу. Есть еще одна примета — на лице господина, на бледных щеках и на лбу, пятна, вроде очень больших оспин. Такими бывают еще следы от давно заживших нарывов.

Он не знает, что мрачная эта личность просто так не является — черного господина можно только подманить. Он приходит на запах жадности. Он даже не очень рассуждает, чья она и на что нацелена. Сперва появится, потом уж разбирается. А жадности в седобородом — ни на грош. Вот глупости — да, порядком. Из-за глупости своей он и мается, и бродит, легко спускаясь и поднимаясь по самым крутым винтовым лестницам, по которым и трезвый-то должен с большой осторожностью двигаться. А, думаете, почему владельцы кабачков-погребков такие лестницы ставят? Чтобы матрос во хмелю, собравшись уходить, посмотрел на узкие и высокие, веером торчащие ступеньки, хмыкнул и сказал:

— Не-ет, мне тут шею сворачивать неохота. Эй! Еще кружку портера!

Господин же с черной повязкой непременно где-то рядом, потому что жадностью в этом портовом городе так и разит! От всех амбаров, от всех контор, где купцы ведут свои огромные книги с приходом и расходом. От уличных менял, сидящих за раскладными столиками, и от каждой торговки рыбой вразнос.

Но, опять же, не всякая жадность ему годится. Если человек просто скупердяй — это одно, а вот когда он от жадности своей на смертоубийство готов — это совсем другое. Таких черный господин высматривает, выслеживает и охотно посещает. Только они должны сперва его позвать.

Вот почтенный купец, посылающий четыре больших корабля в ганзейские порты, герр Штейнфельд, однажды и позвал. Собственно, он сперва не имел такого намерения, он просто узнал днем, что его соперник, герр Вайскопф, привозящий из-за моря такие же товары, приобрел в Голландии большое надежное судно, не новое, но с прекрасной репутацией. Хорошо, что герр Штейнфельд узнал это уже после обеда, иначе быть бы у плотного пузатого купца несварению желудка.

До самой ночи он мучался, прикидывая и подсчитывая, какими убытками грозит ему эта новость. Он прекрасно знал, во что ему обходится одна бутылка мозельского вина и одна бутылка старого рейнского, в зависимости от того, везти их на «Святой Барбаре» или на «Добродетельной Грете», знал, по какой цене можно отдать эту самую бутылку в винные погреба магистрата, или мажордому герцога Курляндского, или даже купцам в Петербурге; он умножал и делил в голове с той же легкостью, с какой чирикает воробей на ветке, — это у него само собой получалось. И теперь бедный герр Штейнфельд проделывал все эти арифметические операции с воображаемой бутылкой герра Вайскопфа, которая прибудет вскоре на новом судне. Непременно она окажется, с одной стороны, дешевле, потому что судно большое и ящиков с бутылками в трюме поместится очень много. Значит, скупой магистрат возьмет для винных погребов товар у Вайскопфа. Но, с другой стороны, соперник должен поскорее окупить деньги, вложенные в судно, и, отдав первую партию товара по сниженной цене, чтобы перебить торговлю герру Штейнфельду, потом он начнет цену поднимать…

Пребывая в этих размышлениях, купец двигался и действовал без приложения умственных усилий. Он дошел до своего прекрасного дома на Господской улице, из окон которого видна была ратуша, не разбирая дороги, он сел за стол и съел свой ужин, не слыша голосов жены, детей и служанки, подававшей кушанье. Он был занят цифрами, и ни на что другое его ума уже не хватало.

— Что с тобой, мое сердце? — спросила наконец фрау Штейнфельд.

— Черт бы побрал этого Вайскопфа, — лаконично ответил супруг, и мысли его приобрели другое направление. Как было бы замечательно, если бы корабль соперника попал в осеннюю бурю и сгинул на дне морском! Но до осени далеко — и мало надежды, что с судном случится беда. А как было бы прекрасно, если бы герр Вайскопф лишился нового судна сейчас же, немедленно! Или даже не сейчас, а пусть бы это судно пропало вместе с грузом дорогих вин, фарфора, шелка и кружев! Герр Штейнфельд нарочно нагрузил корабль самыми ценными товарами, чтобы разорение соперника было неминуемым. И, соответственно, возвышение герра Штейнфельда — столь же неминуемым…

Если бы люди, спешившие в тот поздний час по Господской улице, могли уловить аромат жадности, они бы обошли купеческий дом за полмили. Запах этот весьма неприятен, беда лишь в том, что у нас из-за мыслей о собственных деньгах часто бывают заложены носы. Зато господин с черной повязкой на левом глазу уловил этот сомнительный аромат и радостно потер руки. Того-то он и дожидался.

Он явился в купеческом доме, когда все семейство спало, один лишь герр Штейнфельд, сидя в шлафроке у догорающего камина, мучался бессонницей из-за арифметических мыслей.

— Не угодно ли господину уделить несколько минут своему ничтожному слуге? — спросил, очень низко кланяясь, гость с черной повязкой.

Герр Штейнфельд повернулся и с неудовольствием уставился на гостя.

— Как вы попали сюда?

— Я всегда попадаю туда, где мне рады, — отвечал гость, глядя в лицо купцу снизу вверх, столь глубок был его поклон.

— Кто вы, сударь?

— Я гадальщик, предсказатель судьбы, и предсказания мои точнее ратушных часов. Господин может испытать меня.

— Кто вас ко мне направил?

— Я сам знаю, кому нужны мои услуги, герр Штейнфельд. И плату я беру соразмерную. Притом со мной расплачиваются лишь после того, как предсказание сбылось.

— Не обманывают?

— Такого случая еще не было. Впрочем, плата невелика, да и можно ли назвать ее платой? Некоторые считают даже, что я, согласившись принять эту плату, оказал им немалую услугу.

Герр Штейнфельд пожал плечами.

— Вы извольте говорить загадками, любезный гость, — молвил он.

— Еще раз