Книга Сон-трава. Истории, которые оживают - Елена Воздвиженская

ещё могу двигаться немного, – прошептала Гульбика, – Шевелятся мои руки-ветви, язык мой ещё помнит человеческую речь, а сердце – родной дом, но скоро и этого не будет. С каждым годом всё больше я превращаюсь в дерево, а после никто уже не узнает меня. И нас много, очень много таких. Потерянных, пропавших в тумане, забытых…

По щекам девушки потекли слёзы.

– Возьми эту ленточку, передай моей семье и расскажи им про меня.

Ветви качнулись и среди них увидела Айгуль голубую ленту, необычную, атласную.

– По этой ленте родные поймут, что ты не обманываешь. Отец мне её привёз из города, ни у кого такой не было среди подруг.

Айгуль взяла ленту.

– Гульбика, – спросила Айгуль, плача, – Неужели никак нельзя помочь тебе?

– Нет, поздно, – прошелестела Гульбика, – О себе думай.

– А как же мне выйти из урмана? Туман кругом, Томанлы рядом! Разве могу я уйти?

– Можешь. Томанлы можно глаза закрыть, так, что не увидит он тебя. Ленточку мою в косу себе вплети, она ему глаза отведёт, да одежду свою наизнанку переодень и иди, не бойся. Там тебя уже ждут.

– Спасибо тебе, Гульбика, – плача произнесла Айгуль и обняла шершавый ствол, прижавшись к нему всем телом. Где-то в глубине услышала вдруг она тихий ритмичный стук – это билось сердце Гульбики.

– Прощай! – прошелестела Гульбика.

– Прощай, милая Гульбика, – ответила Айгуль и, повязав ленту на свои волосы, побежала прочь.

Туман стоял плотной стеной, жёлтые глаза мелькали среди клубившегося воздуха, но уже не видели Айгуль. Чуяли, но не могли поймать. Вот и опушка. Выбежала Айгуль из урмана и упала прямо в руки людей. Это бабушка сердцем услыхала её крик и поняла, что беда случилась. Собрала людей и к урману пошла. А вокруг урмана туман стоит. Кричали они, звали, не могли найти Айгуль.

А Айгуль молчала и плакала, растрёпанные волосы её рассыпались по плечам, а в руке она что-то крепко сжимала. Когда разжали её кулак, то увидели там голубую атласную ленту. Кто-то вскрикнул в толпе и зарыдал. Это был отец Гульбики…

Когда ты откроешь глаза

«Жизнь человека имеет смысл лишь в той степени, насколько она помогает сделать жизни других людей красивее и благороднее. Жизнь священна. Это наивысшая ценность, которой подчинены все прочие ценности».

Альберт Эйнштейн

Виталик возвращался домой с работы в ужасном расположении духа. Всё его неимоверно раздражало. Сегодня его уволили с работы ни за что.

А ведь он отличный специалист! Даже эти новые компаньоны-иностранцы, заключившие с ними контракт на производство автомобилей на базе их завода, и те уже успели познакомиться с Виталием Аркадьевичем – инженером, специалистом в своей области. Сам же директор и представил им его, хвалил. И вот сегодня уволил, да чего там, выгнал, как паршивого пса! И было бы из-за чего. Ну выпил он, ну и что. Ну не первый раз, и даже не второй. Так ведь он не вдрызг пьяный был на рабочем месте.

Нет, директор устроил показательные разборки и при всех сказал, мол, не намерен больше терпеть это всё и отвечать за Виталия.

– А чего за меня отвечать? – пьяно бормотал Виталик себе под нос, жалуясь на свою судьбу, – Я сам за себя могу ответить. И отвечу. Всем вам покажу, сволочи.

Виталик зашёл в магазин и купил ещё бутылку водки. Домой идти не хотелось, жена и так в последнее время всё пилит его за выпивку, как будто он алкаш какой, а что такого? Он просто хочет немного расслабиться после работы, устаёт, имеет право. На нём ответственность большая, между прочим. Это она сидит там, в своей библиотеке, книжечки полистывает, а после дома опять за книжками торчит, как всё уберёт да приготовит. Даже ребёнка ему родить не может, а ещё его в чём-то попрекает!

При мысли о ребёнке, сердце заныло, разбередив старую рану. В браке с Таней они жили уже семь лет, а детей всё не было. В последний год, конечно, они почти и не ложились вместе спать, неприятно ей, видите ли, с ним, не переносит она запах алкоголя. Да понять, наверное, Таню можно, отец её алкоголиком был, насмотрелась она в детстве на эту беду. Но ведь он-то, Виталик, не такой. Он выпивает в меру и себя контролирует. Лучше бы сына ему родила, чем постоянно выговаривать свои претензии, достала.

Да ещё этот квартирный вопрос. Четыре года назад они с Таней вложили свои накопления в строящийся новый дом, всё казалось надёжным, строительство шло полным ходом, они уже выбирали обои в новую квартиру, мечтали как расставят мебель и обустроят уютный балкон, как вдруг одним днём всё остановилось. Их и других дольщиков кормили обещаниями, но дело так и не сдвинулось с мёртвой точки. За эти годы на суды потратили больше, чем вложили в будущую квартиру. А сами так и ютились в комнатке общежития.

Виталик сидел на лавочке в парке, несмотря на то, что на улице была зима, пил горькую, и мысли в его голове становились всё мрачнее с каждым выпитым глотком, жизнь казалась беспросветной мглой, а сам он рабочим тяглом, от которого всем что-то нужно. Внезапно в голову закралась смутная, ещё не оформившаяся мысль, постепенно приобретавшая формы и смысл.

В пьяном мозгу начал складываться вполне конкретный план действий. Коль его никто не ценит, то вот пусть и живут без него. И Таня, и директор их завода, и родители, и все остальные. Вспомнят ещё его, а поздно. Довольно ухмыльнувшись, словно изобрёл нечто гениальное, Виталик поднялся со скамейки, и, шатаясь и покачиваясь, побрёл по направлению к железнодорожным путям, благо идти было недалеко. Жили они на самой окраине города.

– Как последняя нищета, в трущобах, – подметил Виталик для себя очередной печальный факт.

Завод стоял тут же, недалеко, рабочих развозила по городу вахта, но Виталик предпочитал идти домой пешком до своей конечной, тут и дороги-то минут на двадцать. Машины у него не было.

– Конечно, откуда у неудачника машина, – снова поддакнул внутреннему голосу пьяный Виталик.

Тут же располагалась и железная дорога, по которой ходили междугородние поезда. Виталик дошёл до путей, спотыкаясь и падая на каждом шагу. Вот и пути. Вдалеке как раз показались огни приближающегося поезда. Виталик выждал нужное время, рассчитав, чтобы машинист уже не смог затормозить, и наклонился в сторону путей, чтобы упасть.

Дальнейшее происходило, как в замедленной съёмке. Перекошенное лицо машиниста, визг тормозов, скрежет железа, пронзительный гудок и некая сила, похожая на порыв ветра, но усиленного стократ, мощный поток тёплого воздуха, ударившего в грудь, будто взмах громадного крыла. Он был такой силы, что Виталика отбросило на пару метров от дороги лицом в сугробы. Поезд промчался мимо на полной скорости.

Виталик лежал и смотрел ему вслед, повернув голову в сторону удаляющихся огней. Сердце бешено колотилось.

– Неужели это всё сейчас было со мной? До чего я допился?

Страшные мысли сдавили голову чугунным обручем, вмиг сошёл весь хмель и теперь Виталика трясло мелкой дрожью от холода и ужаса произошедшего. Но как же ему удалось избежать смерти? Что это было?

И в эту минуту он услышал рядом печальный, тихий голос, наполненный такой болью, что сердце сжалось в груди:

– Что же ты творишь, Виталий?

Мужчина посмотрел туда, откуда доносился голос и не поверил своим глазам.

– Ну всё, белочка пришла, – ошарашенно стучало в мыслях.

Прямо в метре от него стоял ангел. Такой, какого рисуют обычно в добрых мультиках или изображают на стенах храма и иконах. Высокий, в два человеческих роста, светлоликий и строгий, в белоснежных одеждах и сложенными за спиною крылами.

– Кто ты? – просипел Виталик.

– Я твой Ангел-Хранитель, данный тебе Богом при крещении.

– Это ты меня спас?

Ангел кивнул и произнёс:

– Я должен