Книга Ты не слышишь меня - Наталья Нестерова

О том, что Вика забеременела, я знал. Случайно увидел тест на беременность. Думал, какие-то папины таблетки Вика забыла вытащить из сумочки, которая открытая лежала на столике в прихожей. Но это оказалось не папино лекарство. Впрочем, и без тестов все было ясно. Вику мутило по утрам, она не могла проглотить ни кусочка. Да и на лице у нее поселилось выражение затаенного испуга и тревоги. Я все ждал, когда жена объявит нам о радостном событии. Не дождался. Сам спросил, когда Вика выползла из ванной, где ее шумно выворачивало наизнанку.

– Малыш, ты забеременела?

– Нет, что ты! Просто отравилась вчера, несвежий винегрет в столовой поела, – на чистом глазу соврала жена.

– Винегрет, – только и смог я повторить эхом.

Она каждый день травится в столовке, чтобы наутро блевать над раковиной!

А потом она сделала аборт. Я сразу понял, как только пришел домой. Лежит на диване, свернувшись клубочком под пледом. Тревоги и след простыл, теперь у нее на лице выражение плаксивого страдания. Пожалейте бедную девочку, приголубьте несчастную. Мне не пожалеть ее хотелось, а убить. Крикнул папе, что на заводе ночная смена, развернулся и ушел. В магазине купил две бутылки водки и поехал к Ольге.

С порога заявил:

– Я пришел к тебе напиться.

Очевидно, выглядел я не лучшим образом, потому что Ольга без слов впустила меня, накрыла на стол. И только когда я расправился с первой бутылкой, спросила:

– Что она сделала?

– Она убила нашего ребенка.

– Аборт? – уточнила Ольга.

– Убийство! Подлое и тайное убийство. Сука!

– Язык-то не распускай. Ведь любишь ее.

– Я ее ненавижу!

– Любишь, – повторила Оля, – сильно любишь.

Тут меня прорвало, с пьяной агрессивностью я поливал жену грязью. Говорил, что она специально скрывала беременность, словно подзаборная шлюха, залетевшая неизвестно от кого. А она жена! И я просил ребенка, уговаривал, а она взяла и убила моего сына, папиного внука. Причем втихую, тайно. Да она хуже последней шлюхи… Нет, она и есть шлюха, для которой беременность – досадная помеха бизнесу. Этот ее долбаный бизнес! Куда она все прет и прет, по головам, через детоубийство?

Смутно помню, что я нес до середины второй бутылки водки. Я обзывал жену последними словами, я припомнил ей маму, родственничков, свою работу и еще кучу грехов. Как допил водку, как тащила меня Оля на кровать, раздевала, в памяти не отложилось.

Пробуждение было кошмарным. Вначале я не понял, где нахожусь, потом мысленно восстановил события. Голова раскалывалась. Но если говорить о терзаниях души, то жаловаться на головную боль нелепо. Напился и ругал жену как последняя скотина. Но и любимая супруга хороша. Тот еще ангел во плоти. Бедная Оля! Вечно на нее обрушиваюсь со своими проблемами.

Я долго стоял под душем. Сначала под ледяным, потом, когда заклацал зубами, пустил горячую воду, терпел ожог сколько мог, снова пустил холодную воду. Вспомнил, что Ольга установила счетчики на воду и постоянно ссорилась с ЖЭКом, который приписывал ей лишние кубометры. Теперь ей насчитают как за мытье роты солдат. Я в очередной раз обозвал себя скотиной. Это было утро самобичевания. Где тут у вас хлыст? Дайте Вите, он себя постегает.

На обеденном столе в кухне лежала записка, придавленная стаканом воды и блистером с таблетками: «Поешь куриной лапши, выпей две таблетки аспирина. Ключи оставь у соседки». Я так и поступил, отметив про себя, что теперь Ольга уж не опасается соседских пересудов.

Настроение и самочувствие у меня были ниже нуля, при этом я рычал на подчиненных, посылал их далеко и нецензурно, когда лезли с мелкими проблемами. Поскольку я редко позволяю себе распускать язык и поддаваться негативным эмоциям, то народ забеспокоился. Начцеха Сашка Кондратьев прошмыгнул ко мне в кабинет, распахнул куртку и вытащил из внутренних карманов две бутылки пива, поставил на стол.

– Максимыч, опохмелись!

С точки зрения Сашки, так колдобить мужика, как меня, может только с похмелья. Это было справедливо, но лишь отчасти.

– Пошел ты к черту со своим пивом!

– У Кать Ванны сегодня день рождения, отмечаем, – напомнил Сашка.

Я чуть не застонал. На спиртное смотреть не могу, да и гулянка мне сейчас как нож в печенку. Но Екатерину Ивановну, главного бухгалтера, обидеть никак нельзя. Она женщина замечательная во всех отношениях. Теплая, ласковая, домашняя, хозяйственная, с уникальной памятью – помнит, как зовут у всех заводчан родителей, детей, внуков с их старческими и младенческими болезнями, жилищными проблемами и проваленными экзаменами в институт. При этом в голове у Екатерины Ивановны… не скажу компьютер, но калькулятор – точно. Устный счет феноменальный. И еще наш главбух хитрованка каких поискать. Но вся ее финансовая хитрость никогда не направлялась на то, чтобы набить собственный карман или карман директора завода. Без Екатерины Ивановны мы гикнулись бы давно и безоговорочно. Я дважды ее сегодня видел: утром столкнулись в коридоре, потом она ко мне заходила. Припоминаю – нарядная, в блузке с оборками. Я еще мизантропически ухмыльнулся мысленно – такому выдающемуся бюсту только оборок не хватало. И не подумал поздравить. Забыл, осел! Если Екатерина Ивановна и обиделась, то никогда не покажет и зла не затаит. Но я-то буду помнить. Она мне на день рождения то носки шерстяные собственной вязки подарит, то выпиленного внуком «лакея» – устройство для быстрого снимания ботинок. Мелочи, но приятные, домашние.

– Сашок, у тебя пластилина нет?

– Чего?

– Ладно, иди! Пиво унеси от греха.

Я сам сходил в магазин за пластилином, купил четыре большие пачки – килограмма два. Прогулка на свежем воздухе пошла на пользу моей больной голове. Потом, закрывшись в кабинете, я мастерил подарок для Екатерины Ивановны. Мы когда-то с мамой увлекались такими поделками: на поверхности пустой стеклянной емкости, вроде банки или бутылки, с помощью пластилина создается композиция – подводный мир или дикий лес с экзотическими растениями. В итоге получаем вазу, или подсвечник, или пепельницу авторской работы. Я создал на основе трехлитровой банки, которую нашла для меня секретарша Настя, пластилина и разрезанной на портретики общей фотографии нашего коллектива здоровенный вазон в стиле «нарочно не придумаешь». Физиономии руководства завода, начальников цехов и подразделений были вписаны (вдавлены в мякоть пластилина) в кораблики, цветочки, машинки. По горлышку вазона шел затейливый растительный орнамент, по низу – оранжевые языки огня. При хорошем воображении пламя должно было подсказывать – горим, братцы, горим!

Подробно все это описываю с единственной целью – рассказать, как меня отпустило. К услугам психотерапевтов, как вы понимаете, не прибегал. Сначала напился вдрызг, испортил вечер и настроение женщине, которой прежде уже испортил жизнь, у нее же излил воды немерено, хотя знал, как она трепетно относится к каждому кубометру из-за сложного материального положения и акульих нравов коммунальных служб. Далее гавкал на работе на всякого встречного, догавкался до предложения опохмелиться. Испытал муки совести оттого, что не поздравил с рождением достойного человека. Прошелся по улице – это отмечаю особо. Было время на резкость навести, чему весьма способствует холодный осенний воздух. Потом полтора (или два?) часа, не отвечая на звонки и стук в дверь кабинета, мазал по банке пластилин, как беззубый первоклашка, готовящий сюрприз любимой бабушке. Бабушка у меня была короткий и смутный период, я почти не помню бабушку. А мама была долго и счастливо. И, обращаясь к ее памяти, сознаю, что мама была бы бессильна помочь мне. Как живой и здравствующий папа. Другое время, другие вирши. Иной возраст – иные гормоны.