Книга По ту сторону льда - Татьяна Минаева

- Вань, пожалуйста… – шептала она, когда он отстранялся и, голодный, смотрел на нее, лишь слегка касаясь груди или живота.

- Я не могу… Я больше не могу…

- В следующий раз думать будешь, - просипел он, склонился и стал ласкать ее шею.

Поцелуй в губы, и Марина с готовностью ответила ему. Он напористо проник в ее рот, сплелся с ней языками. Он покусывал ее губы, ласково зализывал невидимые ранки, и когда отстранялся, чувствовал, как она тяжело выдыхает, как вздымается ее грудь, как трепещет от желания ее маленькое упругое тело.

Его руки скользили по ее бокам, а сам он смотрел в ее лицо, смотрел, как она прикрывает глаза, как раздуваются ее ноздри, как она хватает воздух ртом, как беспомощно двигаются ее локти. Он был победителем, но победителем себя не чувствовал.

- Давай сфотографируем тебя? – снова трогая ее, влажную, ждущую, усмехнулся Ваня.

- Не-е-ет. - Она наморщила нос, дернулась, чувствуя его пальцы внутри, застонала, выгнулась. Ее тело пульсировало, живот ныл, внутри все тянуло. – Не-е-ет… не надо.

- А чего же так. Тебе же нравится? – его пальцы глубже, и она, закрыв глаза, выдыхает его имя, а потом громко стонет. – Нравится? Ну, Маринк?

Слабо понимая, что он ей говорит, о чем спрашивает, она прошептала что-то в ответ. На груди у нее выступила испарина, кожа стала такой чувствительной, что она с трудом выдерживала касания его губ.

- Вань… - всхлипнула она, когда он вновь убрал руку. Все ее тело обжег холод. – Вань… пожалуйста… Я не могу больше.

- А я, думаешь, мог? – Он погладил ее тыльной стороной ладони по щеке.

Марина открыла глаза и с мольбой посмотрела на него. Взгляд, затянутый поволокой желания, но такой нежный, глубокий… Воронов обрисовал пальцами овал ее лица.

- Я так скучала по тебе, – прошептала она, пытаясь прижаться к его руке. – Вань…Пожалуйста… Развяжи меня, пожалуйста.

- Ну уж нет, - выдох ей в губы.

Он еще раз поцеловал ее, устроился между ее ног. Она тут же подалась к нему, потерлась о него, и Воронов, чувствуя ее тело, ее запах, зарычал, словно зверь. Он не знал, как сдерживался до этого мгновения, но с первым же толчком в нее все тормоза оказались сорванными. Он слышал только ее громкие стоны, чувствовал ее губы, вкус ее поцелуев, ее шумное дыхание, смешанное с его собственным хрипом. Он брал ее сильно и быстро, и понимал, что ему мало. Он слизывал капли пота с ее висков, потом снова целовал в губы, и языки их сплетались неистово и жадно. А потом все померкло. Чувствуя, как ее тело вздрагивает от наслаждения, он глухо застонал, позволяя себе сорваться вслед за ней. Он прижимался лбом к ее виску, гладил ее одной рукой и, не помня себя, касался губами ее кожи.

Кое-как он развязал узел, сдерживающий ее руки, прижал ее ладонь к своему лицу, поцеловал красноватый след на запястье. Ее ручки были такими маленькими, что он легко мог скрыть ее ладошку в своей. Это пугало его и дарило какое-то необъяснимое чувство силы. Но силы совершенно другой – силы, которой хотелось делиться с ней, которой хотелось оберегать ее. Ваня лег рядом, прижал Марину к себе, поцеловал в лоб, и она погладила его по щеке. Выдохнула, обняла.

- Ты делаешь из меня зверя. – Он тихо засмеялся ей в макушку. Их влажные, горячие тела соприкасались, оба дышали все еще тяжело чувствовали биение сердец друг друга.

- Мой ласковый и нежный зверь. - Казакова тоже тихонько засмеялась. – Отомстил?

- Еще нет. Но, думаю, нам надо сделать небольшой перерыв.

Марина снова потихоньку засмеялась, проводя носом по Ваниной груди. Плечи ее от смеха чуть заметно вздрогнули, зашевелились лопатки. А Ваня подумал, что там, в горах, ему не хватало именно этого – не хватало ее смеха.

В середине ночи они кое-как добрались до душа. Марина, счастливая и утомленная, едва держалась на ногах, да и Воронов с трудом заставил себя встать с постели. Но отпускать её одну не хотелось. Лежа у него под боком, она что-то тихо мурлыкала и перебирала пальцами волосы на его груди. Он чувствовал прикосновения чутких подушечек, маленьких ноготков, и это доставляло ему удовольствие. Не то удовольствие, которое он испытывал, овладевая ею, а совсем другое: спокойное, размеренное, уютное. Первый голод сменился желанием почувствовать, и они, лежа в постели, целовались, переплетаясь ногами, гладили друг друга, изучали, словно в первый раз. Потом он посадил Марину сверху и, водя ладонями по ее бедрам, смотрел, как она, двигаясь с ним в едином ритме, прикрывает глаза и кусает губы. Она упиралась ладонями в его грудь, откидывалась назад, и тогда он особенно хорошо видел ее шею. Он накрывал ее груди, и они прятались под его большими руками, словно были созданы специально для него. Словно вся она была создана специально для него. А после они снова лежали рядом, шепча глупости вперемешку с важными, серьезными вещами, и чувствовали влажные тела друг друга.

В ванной Марина едва не споткнулась о брошенный на пол халат и, выразительно глянув на Воронова, чуть заметно улыбнулась. Стоило только теплым струям побежать по их телам, стоило Ване провести ладонями по ее спине и ягодицам, стоило ей прижаться спиной к его груди и, посмотрев через плечо, поймать губами поцелуй, как стало понятно, что немного сил у них все-таки осталось. Ровно столько, чтобы Ваня подтолкнул ее к стенке. Уперевшись ладонями, она наклонилась, и его губы заскользили вдоль ее позвоночника, а руки принялись ласкать живот. Шорох воды приглушал стоны, неровный сиплый шепот. Страсть переплеталась с нежностью, Ваня накрывал кисти Марины своими, придерживал ее, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги. И когда очередная вспышка накрыла их, обоих одновременно, силы все-таки кончились. Марина сползла по стенке на дно ванной, Ваня опустился рядом, откинулся на бортик и, чувствуя, как она потихоньку смеется, упираясь лбом ему в плечо, гладил ее по мокрой от теплой воды спине, перебирал прядки волос.

Когда они вернулись в комнату, питерское небо уже стало едва заметно светлеть. Марина упала на постель и потянула за собой Ваню. Он едва не рухнул на нее, но в самый последний момент подставил руку. Слабо улыбнувшись, она провела по его колючей щеке кончиками пальцев.

Когда она поняла, что Ваня для нее больше, чем просто партнер, больше, чем друг? Точно она не знала. Нет, не после предательства Сеченова и не после Сочи. Он всегда был дорог ей, она всегда воспринимала его как близкого человека. Да, они могли ссориться, могли не общаться вне льда, совершенно по-разному проводить отпуск, выходные и свободное время, но это ничего не меняло. Она ненавидела хейтеров, писавших про него какие-то гадости, пытавшихся унизить его. Проще было самой снести оскорбления, чем позволить оскорблять его. И когда она читала подобные комментарии, все в ней выворачивалось, кровь яростью закипала в венах, пальцы так и дрожали от злости. Так когда же все изменилось? Ей всегда нравилось, как он говорит, нравилось слышать его голос. Иногда она смотрела на него, когда он отвечал на вопросы журналистов, и что-то теплое шевелилось в ней. Так было, наверное, почти всегда… А потом на одной из самых обычных тренировок она сломала два ребра. Вот тогда все и изменилось. Нет, она не проснулась однажды утром с четким осознанием своих чувств, не ощутила неуемное волнение, вдруг увидев Ваню после разлуки, ничего такого не было. Вообще ничего. Она просто осталась одна с непониманием того, что будет дальше, со своими страхами, со своими надеждами. Тогда она не была одна, но… Но для Палонского его карьера, его собственные проблемы оказались куда более важными. Вот тогда она, наверное, впервые посмотрела на все как-то иначе. Рёбра срастались плохо, возникли осложнения. Ваня прождал ее несколько месяцев, и все эти месяцы она чувствовала его поддержку. В ее сторону сыпались обвинения, с каждым днем все более явными становились намеки на то, что она просто симулирует, а он ждал ее. И это помогало ей терпеть, помогало бороться. Она не знала, что бы было с ней, с ними, окажись на месте Воронова кто-то другой, и благодарила небо за то, что это именно он. Вот тогда она впервые почувствовала что-то странное, глубокое. А потом полетели дни и она, кажется, тоже полетела, прекрасно отдавая себе отчет, что рискует насмерть разбиться о камни. Но он не дал…