Книга Брачное агентство "Влюблённые сердца" - Ксюша Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.
Ты не узнаешь ни горя, ни муки,
Доли не встретишь лихой
Спи, мой воробышек, спи мой сыночек...
Спи, мой звоночек родной...
Стакан, как живой подпрыгнул в моих руках, плеснул водой на ногу. Мои мальчишки такой колыбельной от своей матери не слышали. Да, впрочем, и никакой не слышали... А моя мать, их бабушка, с трудом давала им ладу в плане накормить, одеть-обуть, постирать, убрать. А так, чтобы поиграть с ними, приласкать - возможно, без меня такое и случалось, но она была жестковатым человеком, в свое время делая карьеру детей не видела, то есть меня и сестру, а теперь вот вынуждена была с внуками сидеть. Она по-своему любила и нас с сетрой и внуков своих, но нежности и ласки мои пацаны явно недополучали...
Вовка молчал. То ли задремал, то ли был очарован пением. А мне не хотелось входить. Хотя нет, мне очень хотелось войти. Когда жалеют твоего страдающего ребенка, когда его жалеют ТАК, по-настоящему, себе в ущерб - могла бы спокойно спать в своей постели, а не таскать его по комнате посреди ночи - странное, незнакомое чувство появляется... Сердце заныло от непонятных ощущений, которые не мог определить. И, прежде чем войти, понимая, что при мне она будет вести себя иначе, чем с ним наедине, я заглянул в приоткрытую дверь.
Она - в пижаме своей сексоустойчивой с распущенными волосами - все так же ходила по комнате, напевала, прижимая моего сына к себе обеими руками. Он, совершенно точно, не спал - как обезьянка оплел её ногами и руками и даже гладил по волосам! С трудом проглотив болезненный комок в горле, я вошёл в комнату, вспомнив, наконец, что некрасиво подглядывать.
- Наташ, я не в курсе, как обезболы эти выглядят! Давай его мне, а ты посмотри!
- Пойдешь к папе? - спросила она, заглядывая Вовке в лицо.
И паршивец маленький отрицательно покачал головой, зыркнул на меня и снова положил ей на плечо голову! Да, Плетнёв, не тебя одного мучает желание потискать Шевцову! Сыночек-то весь в отца!
- Высыпай на пол, - скомандовала она. - Мы сами всё найдем.
Я высыпал. Они присели на пол. Точнее присела только она и начала перебирать лекарства, а Вовка с плеча тоскливо рассматривал меня, словно я - не отец его, а незнакомый предмет мебели.
- Больно тебе, сынок? - погладил его по коротко стриженной голове.
- Угу.
- Скоро перестанет, я обещаю. Таблеточку только выпьешь. А завтра папа к доктору отвезет, доктор полечит и болеть вообще не будет! - ласково уговаривала Шевцова.
- Не хочу к доктору! - буркнул Вовка. - Он будет укол делать!
- Зачем сразу укол? Может, он просто кремом специальным помажет?
Таблетки были найдены. Безо всякого сопротивления выпиты. И еще полчаса она носила его взад-вперед по комнате. Я сидел на кровати, борясь со сном, навевающимся ее монотонным хождением. Ванька крепко спал, разметав руки и ноги в центре кровати - намаялся. Семь часов Коля ходил сам и заставлял ходить детей вокруг костра, когда бензин в машине закончился, справедливо считая, что в движении сложнее замерзнуть. Устойчивый запах дыма стоял в комнате, и сами мальчишки казались закопчеными, грязными, хотя в маленькой деревушке, где спасателями был развернут пункт помощи для застрявших вчера на трассе, их как могли умыли. Ничего, завтра искупаю, переодену, будем ёлку наряжать...
Меня внезапно накрыло понимание того, что детей моих могло уже не быть в живых! До этого, в пути, я, конечно, думал о таком исходе. Хоть и гнал страшные мысли прочь. Но думал. И понять не мог, что буду делать, если такое случится. А сейчас вдруг понял. Хоть всё и позади было и обошлось хорошо. Понял вдруг, что вся моя жизнь - работа бесконечная, переезды, разговоры, друзья, женщины - это всё неважно, это всё мелко и ненужно, если мальчишек нет. Смысл исчезает... А без смысла, зачем жить?
Не имея сил сидеть, в каком-то нервном напряжении поднялся с места, зашагал по комнате, обхватив руками голову - понимал, что у меня что-то типа отката, когда после ужасной опасности вдруг осознаешь, что все закончилось, что все в порядке. И в голове даже крутился какой-то подзабытый термин, такое состояние обозначающий. Всё понимал, но то ли от усталости, то ли по какой-то другой причине, успокоиться не мог.
Шевцова молчала. Посматривала на меня с беспокойством. Я ловил этот взгляд, но продолжал ходить по другой стороне комнаты. Ходил и тогда, когда, уложив заснувшего Вовку, она сделала шаг в мою сторону:
- Денис, ложись спать, - неуверенно позвала, кивая на детей. - Завтра будет трудный день.
Я покосился на таблетки, так и лежащие в центре спальни на коврике - может успокоительного выпить? Но потом вдруг подумал... И от мысли этой, как от крепкого спиртного, вдруг загорелось, обожгло внутри. Вот же оно - мое успокоительное! Неловко переминается с ноги на ногу, не зная, что делать дальше, то ли спать ложиться с нами, то ли в свою комнату бежать. И тело уже не слушало доводов разума, буквально кричащего о том, что Шевцовой отдохнуть нужно! Оно своей жизнью жило...
Сколько сейчас? Часа два ночи? Больше? За окном - кромешная темнота. Снег всё также бьется в стекла, завывает за стенами. А в доме тепло. Мальчишки сопят на кровати. Денис мечется, словно тигр в клетке. И вместо блаженной расслабленности, вместо покоя, который в такую погоду, когда ты в безопасности и тепле, обычно накрывает, окружает человека, я тоже чувствую напряжение.
Что-то изменилось. Он - другой! Не такой, каким уезжал за детьми. Словно придумал что-то, словно сказать хочет. Что? Что мне пора бы к себе идти? Что я переборщила? Переиграла сейчас? Что слишком много взяла на себя? Дура! Носила мальчика и мечтала! Думала о том, что это - мои дети, что это - мой муж, волнуется, не ложится спать, что и моя девочка спит в соседней комнате. И от мыслей этих неуместных, никчемных, сладко замирало сердце. А от его непонятного, темного взгляда оно тут же неслось вскачь.
А потом, когда уложила ребенка, укрыла одеялом, поправив ножку так, чтобы боли не причинить, не могла решиться, как поступить - к себе пойти или остаться. И Денис молчал. А стоило только заговорить с ним, вдруг пошел на меня, заставляя испуганно отступать к стене.
