Книга Богатство - Валентин Пикуль

Привыкая друг к другу, сначала поговорили о пустяках, потом прапорщик признался, что помирает от зеленой тоски:

— В школьной библиотеке перечитал все, даже детские учебники. У обывателей, что у кого есть, все брал читать по нескольку раз… Беда нашей Камчатки в том, что сюда везут муку, спирт, порох, но никогда я не видел, чтобы на пристань выгрузили печатное блаженство. Нет ли у вас приличного чтения? Чтобы посидеть потом да подумать.

— Я в дорогу сюда захватил лишь томик Достоевского, с удовольствием подарю его вам. Мне сейчас уже не до чтения.

Лицо гидрографа скривилось, как от боли.

— Извините покорнейше, — сказал он. — Но я терпеть не могу Достоевского! Где он умудрился видеть таких русских людей, какими он их описывает? В каком сословии? В купечестве таких нет, в мещанстве нет, в дворянстве — тоже… Почему они не хотят жить нормально? Отчего герои господина Достоевского не разговаривают, а ведут диалоги на высоком крике? Русские люди — не нытики, они ведь не ковыряются один у другого в потемках души и разума. Слава богу, мы, русский народ, уже не раз доказывали миру, что являемся народом самого активного настроения.

— Всегда ли так? — усомнился Соломин.

— Нет, вы погодите. Я вот часто думал над разгадкою одного явления. За короткие полвека (вникните, в это!) русские прошли от Урала до Тихого океана. А когда научные экспедиции появились в Америке, то, к их великому удивлению, они обнаружили среди индейских вигвамов и русские поселения.

— Как же нашего брата туда занесло?

— А… прыгали с камушка на камушек через Великий океан, будто через речку. С Камчатки — на Командоры, с Командор — на Алеутские острова, а там до Америки рукою подать… При этом напомню, — сказал Жабин, — что европейцам, осваивавшим Америку, удалось достигнуть ее окраин лишь за три с половиной столетия. Вот теперь часто слышишь: мол, янки активны. А чем мы хуже?

— В русской жизни, — сказал Соломин, — существует немало сдерживающих плотин, барьеров и перегородок. Я и по себе знаю, что иногда хочется размахнуться, а потом думаешь — стоит ли? Еще кулак отобьешь.

— Вот именно! — И совсем неожиданно прозвучала следующая фраза Жабина:

— Я ведь уже давно наблюдаю за вами.

— Зачем? — вырвалось у Соломина против воли.

— Мне интересно, как вы справитесь.

— И каковы же ваши выводы?

— Вы человек мягкий, а здесь нужны крутые решения. Между тем у вас сейчас нет иного выхода, как только идти напролом и продолжать начатое во что бы то ни стало.

Соломин сказал, что скоро начнется торговый зимний сезон, который на Камчатке принято называть «роспуском товара».

— И я заранее с ужасом думаю, сколько спирту прольется на Камчатке в обмен на пушнину! Боюсь, что, если я встану на пути этого спиртного тайфуна, он меня сметет, как ничтожную букашку. Сбор ясака тоже сопряжен с «теплой компанией».

— Да, — сказал Жабин, — с этим злом бороться трудно. Тем более трудно, что американцы до самого мыса Дежнева понаставили на берегу тайных складов со спиртом. Первогильдейский Чурин со всей Сибирью торгует, а попробовал сунуться на Чукотку — и сразу отработал машиной «полный назад». Конкуренции с американцами не выдержал! Когда я был в Уэлене, меня поразило, что тамошние чукчи хорошо говорят по-английски, но совсем не знают русского языка.

Не скрывая своего чиновного бессилия, Соломин попросил совета — как пресечь вывоз спирта из города?

— Проверяйте все нарты на выезде из города.

— Так просто?

— А зачем излишне мудрствовать лукаво?

— Попробую… Конечно, только в том случае, если меня не выставят отсюда, как щенка, который забыл попроситься на улицу. Сейчас я жду прихода «Сунгари».

Андрей Петрович еще раз оглядел нищенскую обстановку жилья отставного прапорщика, и ему захотелось помочь этому умному искалеченному человеку.

— Нет ли у вас просьб ко мне?

Жабин намек понял и застыдился:

— У меня крохотная пенсия. Потому и застрял на Камчатке, ибо жизнь во Владивостоке стоит бешеных денег. Если это не затруднит вас, примите меня на службу. Например, я мог бы стать смотрителем пристани и тех судов, что остались здесь, догнивая. К весне я обязуюсь полностью исправить рангоут и такелаж японской шхуны, которую летом конфисковал Кроун… Разве нам помешает иметь свой корабль?

— Отлично. Буду рад служить с вами, — ответил Соломин. — Так принести вам «Преступление и наказание»?

— Нет, не надо… ну его к бесу!

Расстались они чрезвычайно дружелюбно, и беседа с прапорщиком укрепила Соломина в уверенности, что, утопая, не следует пренебрегать любою соломинкой. В двадцати пяти милях от Петропавловска, при входе в Авачинскую гавань, неустанно работал маяк — его беспокоящий луч пронзал метельные всплески, тревожил в ночи проплывающих ради добра и зла.

«Сунгари», где же ты,"Сунгари»? Приди к нам!

ЯСАК БЕЗ СПИРТА

— Господин Неякин как ваше здоровье?

— А как вы себя чувствуете господин Соломин?

— Паршиво, между нами говоря.

— Вот и я тоже… между нами.

— Но я не ради этого вас позвал. Надеюсь, вы еще не забыли моих слов, которые я произнес, выпуская вас из карцера?

Неякин не отказал себе в удовольствии напомнить.

— Я вам тогда еще в очко попал.

— Плюнули! А я вам сказал, чтобы вы убирались с Камчатки во Владивосток, где вас должны судить.. Так или не так?

— С трудом, но вспоминаю.

— Вы моего распоряжения не выполнила Однако не надейтесь, что я отступился от вас… Урядник, где ты? Миша Сотенный предстал.

— Сразу, как придет «Сунгари», это сокровище, — он показал на съежившегося Неякина, — погрузить без промедления на корабль и проследить, чтобы по пьянке не выпал за борт.

— Слушаюсь, — отвечал казак.

— У-у, сатрапы! — обругал их Неякин.

Соломин на это сказал ему:

— Цыть!

Блинов все чаще посматривал на календарь

— Пора бы уж «Сунгари» от Анадыря появиться…

Теперь и Соломин испытывал волнение: с Камчатки еще не выехали некоторые приезжие, скопилась большая почта, немало казенной переписки. Отъезжающие заранее снесли чемоданы к пристани, сидели как на гвоздях, ожидая прибытия парохода.

Наконец с маяка сообщили, что вчера «Сунгари» прошел мимо Авачинской гавани, имея курс к югу — на Владивосток!

Почему так поступил капитан «Сунгари», выяснить было невозможно. Но тонкая ниточка, связывавшая Камчатку с Россией, окончательно прервалась — и теперь за всю зиму будут лишь одна-две почтовые полетучки.