Книга Арестант особых кровей - Агата Грин

— Дала ему воду? Отлично. Идем, я хочу прогуляться.

О-Тайла помахала Удору рукой и пошла вперед. Заметив, что я не иду с ней, она оглянулась на меня и жестом показала — ну ты чего?

Я улыбнулась парню:

— Приятно было познакомиться. Если возникнут проблемы или вопросы, обращайся.

— Бладогарность, Тана, — сбивчиво проговорил Удор, имея в виду «спасибо».

Я догнала О-Тайлу.

— Могла бы поговорить с юношей подольше, он растерян, а ты единственная понимаешь его наречие.

— Я не нанималась нянькой к детишкам, — фыркнула О-Тайла.

— Ему двадцать семь, он два года уже как совершеннолетний по меркам Союза.

— А по моим меркам он сопляк.

Я хотела спросить, чем он так раздражает О-Тайлу, но не стала. Кажется, итак знаю, чем.

Найте

Неделя в изоляторе показалась мне коротким сновидением: после внеочередного блока тело клонило в сон, так что просыпался я пару раз в день, чтобы выдавить в рот немного пищевого концентрата из тюбика, выпить воды или справить нужду, а все остальное время либо витал в беспомощной дреме, либо крепко спал. Когда я просыпался, и ум ненадолго обретал ясность, мысли мои концентрировались не на актуальных задачах, а улетали куда-то в область домыслов о том, куда девалась экспедиция Ветрова, связана ли его пропажа с происками спящих; успешно ли прошло испытание новой модели аэрокара, который конструировали под руководством матери; перестал ли щенок Виго кусаться и яростно облаивать всех «человеков»…

— …Он плохо выглядит.

— Как и все, кто побывают в изоляторе. Спокойнее, док. Скоро наша звезда придет в себя и снова начнет трепать вам нервы.

— Не думаю, товарищ старший надзиратель! Он не реагирует на раздражители, и мне очень не нравится…

— Мне он тоже очень не нравится, но придется смириться, что он оказался под нашей опекой. Поставьте ему укольчик-другой для тонуса, вымойте и растормошите. Очнется, никуда не денется.

— Вы не желаете меня слушать! Его состояние опасно, и…

— Док. Если этот хлыщ умрет, я по нему плакать не стану, да и вы тоже. Но фанатская база у него слишком мощная, да и семейка центаврианская может обидеться, если мы его не вытащим. Хлопочите, док, хлопочите хорошенько, чтобы он очнулся. Иначе с вас спросят.

— С меня?! Но ведь это вы дали приказ изолировать его! Дважды за такой короткой срок! А блок эо? Я говорил вам, чем это чревато!

— Да, я. И я действовал по инструкциям. А вы? Все сделали, чтобы он не откинулся?

— Если он умрет…

— Не дождетесь, — встрял я в разговор, причем не слишком успешно: страшно охрипший голос был едва различим. Прокашлявшись, я разлепил глаза, посмотрел мутно на вытянувшиеся лица мужчин и добавил уже более разборчиво: — Я обещал одному лысому типу, что умру непременно в его присутствии и обязательно эффектно.

— Вот видите, док, — усмехнулся старший надзиратель. — Он не только пришел в себя, но и вон какие сложные предложения строит. Все с ним в порядке.

Медик спросил взволнованно:

— Как вы, Малейв?

— Какой я вам «Малейв»? — слабо возмутился я. — Ну-ка давайте без оскорблений, товарищ. Не порочьте честь уважаемого арестанта, называя его презренным буквенным именем. Я 7-2-з.

— О, Звезды! — выдохнул бедняжка с облегчением. — Рассудок не повредился!

— Конечно, не повредился. Он же старший. Они живучие, как рептилоиды, — невозмутимо проговорил надзиратель и тоже склонился надо мной. — 7-2-з, с возвращением. Надеюсь, ты осознал, как плохо поступил. Еще раз увижу возле красноволосой девушки, и точно сгною в изоляторе. Понял?

Красноволосая девка! Точно! Вот кто кашу заварил! Я хотел сказать, что все вопросы к этой самой красноволосой, но говорить мне не позволил внезапный приступ кашля. Врач засуетился возле меня, как заботливая мать, бормоча что-то себе под нос, а надзиратель, холодно на меня посмотрев, вышел из лазарета.

Тана

Время шло, от Доброжелателя не было никаких вестей. Я успокаивала себя тем, что срок в две недели, в который он обещал меня отсюда вытащить, еще не вышел, но в глубине души уже знала, что меня банальным образом обманули. Ладно я, наивная неисправимая дура, но этот сероглазый цент — разве он не ценит свое слово? Разве честь Рода для него пустой звук?

Хотя, если судить по тем центам, которых я видела в поселении, они соблюдают законы чести и морали, только когда общаются с себе подобными — такими же центаврианами. Ну и цвин с ними всеми! Разберусь как-нибудь сама. В следующий раз, когда ко мне полезет Хальд, я буду наготове, я отделаю его, как нас учили в Школе полиции, и точно так же безжалостно поступлю с арестантками, если они снова захотят меня побить.

И, когда Дадено все-таки захочет меня увидеть (он же обещал, что мы еще поговорим!), я все ему расскажу и про Хальда, и про порядки, заведенные охраной. Настроив себя на боевой лад, я смело приготовилась к любым неприятностям, но все равно оказалась застигнута врасплох.

Коррекционный работник и психолог решили, что самое время порадовать арестантов. В один прекрасный день после ужина нас отвели в парк, в котором днем развесили по деревьям бумажные гирлянды и бумажные же цветы. В холодном электрическом освещении эти бумажные украшательства выглядели смехотворно. Пока я в ступоре смотрела на бумажные цветы, мимо меня прошла группа Токи; сама Птичка громогласно возмущалась, что, дескать, кто-то на заводе без отдыха и права на ошибку гнется, а кто-то цветочки из бумаги мастерит…

Помимо цветочков, в парк вынесли столы, на которых разложили немудреное угощение: кувшины с соком, и цветом и запахом навевающим воспоминания об алкогольных напитках, вазочки с уже начинающимися портиться фруктами (наверняка эти фрукты заказывались для охраны, но подвяли и теперь могли сгодиться и нам), серое печенье. Количество стаканчиков и тарелочек было ограничено, так что далеко не все смогут попробовать эти роскошные закуски.

Я отошла от деревьев, безразлично обвела взглядом колонки (нам собираются включить музыку, вот это чудо), посмотрела в сторону и увидела арестантов, живущих во втором корпусе.

Как славно! Я встречусь с О-Тайлой!

Апранка тоже была рада меня видеть; сегодня днем мы не успели толком поболтать, все время что-то отвлекало.

— …Раз в месяц нам устраивают вечер танцев, дают сок, печенье, и включают веселую музыку, — объяснила О-Тайла. — Сейчас всех-всех соберут, расставят, и коррекционный сотрудник противным жизнерадостным голосом станет рассказывать, что, несмотря на заключение, мы все равно полноправные граждане Союза и имеем право на развлечение. Потом треть арестантов кинутся к столам, сожрут и выпьют все, что предлагается, другая треть собьются в кучки, а оставшуюся треть охрана силком разобьет по парам и заставит изображать веселье. Это, так сказать, мероприятие продлится целых три часа.