Книга Ты родишь мне ребенка - Вероника Колесникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И если в прошлый раз я могла сделать вид, что ошиблась, приняв Камала за своего мужа, который каким-то кармическим, неведомым чудом оказался в гостинице, то сейчас…
Я покачала головой. Игорь столько сделал для меня. Он вытащил меня из моей дыры, в которую я провалилась после смерти мамы, не оставил меня одну в четырех стенах в маленьком городе, без желания жить и перспектив на будущее.
Он просто вытащил меня на себе, привез в свою жизнь, пустил, разрешил стать ее частью, и я не могла отплатить ему такой черной неблагодарностью, как бы ни противилось мое сердце.
Да, я должна была подумать об этом прежде, до того, как открыла дверь, но…
Это было просто невозможно. Нереально противиться этому голосу, этим щекочущим нутро ноткам, этому откровенному влечению.
Но… будем честны…Камал – слишком хорош для меня. Он – будто последняя версия куклы Кена, который предназначен для Барби. Тогда как я – резиновый пупс с вытянутым от влияния огня лицом.
Та самая версия Кена, которая больше десяти лет назад сделала все, чтобы я стала Страшилищем, уродиной, у которой сломалась жизнь.
— Нет, — я отстранилась, села на кровати, скрывая от него свое лицо. — Тебе нужно уйти.
Я смотрю на нее во все глаза. Спина с трогательно проступающими позвонками напряжена. Но дотронуться до нее сейчас – значит вызвать бурю гнева, эмоций, попасть под лаву извергающегося вулкана.
— Что происходит, Оксана? — сглатываю. У меня тысячи причин, чтобы остаться, и тысяча и одна, чтобы уйти. Но ей необходимо высказаться прямо сейчас. И я только усилием воли разрешаю ей это сделать.
— Все это неправильно, — говорит она, но не поворачивается в мою сторону. — Я не должна была изменять мужу.
«Дважды», — хочу поправить ее, но благоразумно молчу.
Сажусь позади, прикуриваю сигарету, чтобы занять руки и рот, а не начать психовать по поводу ее выводов.
— И?
— И тебе нужно уйти.
Ерошу волосы и затягиваюсь до ломоты в легких. Сигарета, резко стлевшая наполовину, опадает пеплом на пол.
— С чего ты взяла, что я оставлю тебя?
Она резко вскакивает на ноги, поворачивается, придерживая на груди одеяло, что так и норовит сползти. Прижимает его край к обожженому боку. Глаза горят, сверкают зло и мучительно, волосы всклокочены, губы дрожат.
— Вам, — она специально делает паузу после такого официального обращения. — Нужно уйти. Сейчас же. И никогда. Ни-ког-да сюда больше не приходить.
Она закатывает глаза к потолку, и я понимаю, зачем: хочет поймать ускользающую власть над своими же слезами, которые явно хотят пролиться в эту же секунду.
Я тоже закипаю, злюсь.
— Ты не можешь меня заставить бросить тебя, поняла? — тоже встаю, возвышаюсь над ней горой, которая может обрушиться, раздавить и не оставить мокрого места. Однако ее это не пугает. В глубине малахитовых озер что-то плещется – дикое, злое, страшное.
— Это было ошибкой, — она вся на надломе, еще немного – и завоет, заорет, а после растает в слезах. Что происходит? Неужели так подействовало на нее пробуждение, мои слова?
— Нет, никакой ошибки быть не может, — говорю тихо и стараюсь быть убедительным. — Как только я тебя увидел, в круге света, похожем на пламя свечи, — при этих словах она вздрагивает, вскидывает потемневшие глаза и начинает дрожать. Озноб бьет крупной дрожью, но когда я хочу обнять ее, то она резко отшатывается, смотрит с ненавистью, не давая прикоснуться. – Понял, что ты – моя судьба. Понимаешь? Ты родишь мне ребенка. Мы будем жить вместе.
— Ты болен, — она отстраняется, и голос звучит тихо, но уверенно. Отводит глаза. — Я замужем за другим человеком. И я…люблю его.
— Любишь? — истерично дергаюсь. — Любящие жены так себя не ведут…
Она поводит плечом, но не смотрит, упорно не смотрит на меня!
— Порядочные женщины так себя не ведут. — Выплевываю, чтобы расшевелить, но ничего не выходит. Тогда беру ее за руку, резко разворачиваю к постели, сам встаю позади нее. — Посмотри на это, — а сам указываю на разворошенную постель, свидетельницу наших искренних, безумных, невероятно продолжительных ласк, нежности и тоски по истинному чувству. — Неужели ты мне здесь врала? Ты обманывала?
Ее внутренняя истерика нарастает. Слезы катятся градом, и не нужно смотреть, чтобы почувствовать это.
— Считай, что я – непорядочная, — говорит она, отстраняется, садится на постель, но вдруг вскакивает, будто обжёгшись. — И уходи.
Говорит, а сама не поднимает головы, чтобы не показать свою явную слабость и кое-что еще. Но я вижу и чувствую только страх и ненависть, которые волнами начинают подниматься из глубин ее маленького тела, но большой души.
— Уходи, чтобы я никогда, повторяю - ни-ког-да - тебя не видела.
Я кладу ей свои ладони на плечи, но она дергается, вскакивает на постель с ногами, еле удерживая свое одеяло – тогу и кричит, указывая на дверь:
— Убирайся из моего дома! Уходи!
— Успокойся! — поднимаю голос, хотя и понимаю, что криком тут делу не помочь.
— Ты всю жизнь мне испортил! — она уже явно не в себе: плачет, голос срывается, тело дрожит. — Уходи! Убирайся! Проваливай! И чтобы ноги твоей больше возле меня не было! И перестань вставлять палки в колеса Игорю! Отстань от нашей семьи!
— Ах вот как?! — «семьи», значит. Семьи! — Вот как ты заговорила!
Во мне волнами вскипает злость, я словно кострище, на которое плеснули бензином. Эти ее последние слова не просто разъярили, они буквально перевернули все внутри. Семьи!
Буквально сдираю со стула свои брюки, натягиваю, хватаю рубашку и вихрем проношусь к двери.
«Семьи»!
В коридоре – кавардак, по упавшим вещам, рассыпавшимся мелочам можно проследить наш путь до постели. До того места, к которому мы шли любовниками, а разошлись полноценными врагами.
Я открываю нараспашку дверь и вываливаюсь в опадающее с неба утро.
Мне нужно выжечь мысли и память о ней, о ее ласках, губах и руках навсегда.
Как только дверь с грохотом закрывается, я тут же опадаю на кровать и реву во весь голос, не боясь быть застуканной за таким постыдным делом. Плачу и плачу, в голос, от всей души, понимая, что прямо сейчас со слезами должны выйти из моего сердца и эта странная, больная, прилипчивая любовь, которая уже пустила ростки в моем чертовом глупом сердце.
Реву и, замерев на секунду, чувствую вдруг слабый запах. Это сигарета, не до конца затушенная Камалом, чадит на полу. Перегибаюсь через все свое оскверненное супружеское ложе, тушу ее, вдавливаю в пол, не думая о том, что в линолеуме останется след.
