Книга Описательная психология - Вильгельм Дильтей

Понимание наличности чувственного возбуждения во всяком сознательном жизненном состоянии также зависит от того, берем ли мы эту сторону душевной жизни во всей ее широте. Сюда в такой же мере, как удовольствие и неудовольствие, относится также одобрение и неодобрение, нравится ли что-либо или не нравится, и вся игра тонких оттенков чувств. Во всяком побуждении неотразимо действуют смутные чувства. Внимание направляется интересом, а последний представляет собою участие чувства, вытекающее из положения, в котором находится наше «я», и из отношений его к предмету.

При хотении образ, предносящийся воле, сопровождается чувством удовольствия; в нем, кроме того, часто заключается неудовольствие от настоящего состояния; двигателями его всюду являются чувства. Установить наличность чувственного возбуждения в нашем представляющем и мыслящем поведении труднее; но при тщательном наблюдении оказывается возможным доказать и это. Правда, я не могу согласиться с широко распространенным учением о том, что всякое ощущение, как таковое, связано с некоторым чувственным тоном. Но каждый раз, когда в центр нашего внимания попадает простое и сильное ощущение, от него исходит также легкая чувственная окраска душевного состояния. Так как зрительным ощущениям присущ самый слабый чувственный тон, то вышеизложенное положение может считаться доказанным, если его удастся проверить в приложении к ним. Это доказательство вытекает из опыта, произведенного впервые еще Гёте. Если мы будем рассматривать один и тот же пейзаж сквозь различно окрашенные стекла, то, хотя и в малозаметной степени, это придаст пейзажу совершенно различное настроение, в зависимости от различного влияния, оказываемого на наши чувства разными цветами. Влияние, оказываемое на жизнь наших чувств высотой звука или его тембром, много яснее; таково, например, действие трубы или флейты. Если перейти от этих чувств, являющихся носителями эстетических воздействий и познания, к чувствам, лежащим глубже и находящимся в близком отношении к самосохранению, то участие чувств окажется всюду горячее, а подчас даже и резким. Приведенные факты опровергают учение Гербарта, согласно которому чувства вытекают из отношений между представлениями. Когда ощущения вступают во взаимоотношения, из этого возникают новые чувства, как то видно на примерах чувства удовольствия, возникающего из созвучности, и неудовольствия – из диссонанса. Точно так же и мыслительный процесс, уже как деятельность внимания, сопровождается участием чувства в виде интереса. К этому присоединяется возбуждение чувств при задержке. Впечатления остроумия, проницательности, неожиданности сочетаний, не говоря уж об очевидности и сознании противоречия, как неправильности, часто понимаются как чувства. Я склонен был бы сказать, что эти внутренние состояния сами по себе – не чувства, но что к очевидности неминуемо присоединяется удовлетворение, а к противоречию – неприятное чувство, сходное с дисгармонией. Так и созвучие в качестве состояния частичного слияния, хотя бы основного тона и октавы, является сначала состоянием представления, и лишь вторично для нашего понимания процесса в этом состоянии представления содержится приятное чувство сродства звуков.

Если мы обратимся, наконец, к рассмотрению вопроса о наличии волевой деятельности в психических процессах, то здесь доказательство в наименьшей степени удовлетворяет предъявляемым требованиям. Всякое чувство имеет тенденцию перейти в вожделение или отвращение. Всякое состояние восприятия, находящееся в центре моей душевной жизни, сопровождается деятельностью внимания – благодаря ему я объединяю и апперципирую впечатления, – красочные пятна на картине становятся предметом. Всякий мыслительный процесс во мне ведется намерением и направлением внимания. Но и в ассоциациях, протекающих во мне как бы помимо воли, интерес определяет собою направление, в котором совершаются соединения. Не указывает ли это на то, что основу их составляет волевой элемент? Здесь, однако, мы попадаем в темные пограничные области: начала волевого – в длительных направлениях духа, и самодеятельного – как условия испытываемого давления или воздействия. Так как из настоящих описаний должен быть исключен всякий гипотетический элемент, то надо признать, что наличие волевой деятельности в психических процессах может быть доказано с наименьшей безукоризненностью.

Но мы и общие состояния обозначаем именем чувства или волевого процесса, или представления. Это основано прежде всего на том, что такого рода общее состояние мы всякий раз обозначаем преимущественно по той стороне его, которая попадает во внутреннее восприятие. В восприятии красивого пейзажа господствует представление; лишь при более тщательном рассмотрении я обнаруживаю состояние внимания, т. е. связанную с представлением волевую деятельность, причем все вместе проникнуто глубоким чувством наслаждения. Однако не одно это составляет природу такого рода общего состояния и подсказывает решение вопроса о том, назовем мы его чувством, волением или представлением. Дело идет не только о количественном соотношении различных сторон одного общего состояния. Внутреннее отношение этих различных сторон моего поведения, – как бы структура, в которой переплетаются между собой эти нити, – в чувственном состоянии иное, чем в состоянии волевом, а в этом последнем – иное, чем в представлении. Так, например, во всяком состоянии, где господствует представление, деятельность внимания и связанные с нею возбуждения сознания совершенно подчинены развитию представления; волевые движения целиком вошли в эти образования представляющей природы: они в них растворяются. Отсюда и возникает видимость чисто представляющего, свободного от воли, состояния. Волевой процесс, наоборот, обнаруживает совершенно иное соотношение между представляющим содержанием и волением, здесь дело идет о совершенно своеобразном соотношении между намерением, образом и будущей реальностью. Предметный образ здесь является как бы оком желания, обращенным на реальность.

Перейдем далее. В представляющих состояниях мы можем без помощи гипотез установить ряд между восприятиями, воспроизводимыми памятью представлениями и словесными процессами мышления, причем члены этого ряда будут находиться между собою во внутренней связи. Точно так же мы можем без помощи гипотез описать связь, в которой сравниваются и взвешиваются мотивы, производится выбор и целесообразно захватывающие друг друга процессы движения определяются решением воли. С одной стороны, прогрессирующее развитие интеллекта, вызываемое глубоко захватывающей силой общих узрений, с другой – прогрессирующая идеализация волевой деятельности, вызываемая воспитанием внутренних процессов и внешних движений, и представляющая в распоряжение воли все больше соединений внутренней деятельности с внешними движениями. Воля постоянно как бы подчиняет новых рабов служению своим целям. Но задача состоит в том, чтобы установить связь между обоими рядами. Один из них протекает от игры раздражений до отвлеченного мыслительного процесса или до внутренней художественной формировки, другой идет от мотивов до процесса движения. В жизненной связи оба ряда сопряжены между собою, и только исходя из этого их жизненная ценность становится вполне понятной: ее-то и надлежит уловить.

Задача – трудности чрезвычайной. Ибо именно то, что устанавливает связь между этими обоими членами и раскрывает их жизненную ценность, составляет наиболее темную часть всей психологии. Мы вступаем в действенную жизнь, не располагая ясным воззрением на это ядро нашего «я». Лишь сама жизнь позволяет нам постепенно догадываться о том, какие силы неустанно подталкивают ее вперед.