Книга Отравленные морем - Алена Волгина

— Он разбил затылок о край мраморного стола — вероятно, это и послужило причиной смерти. Но перед этим кто-то здорово врезал ему по лицу. Видите? Этой ссадины раньше не было.

Алессандро совсем растерялся.

— Может, он так ударился, когда падал?

— Ударился? Одновременно лицом и затылком? — скептически поджал губы Фалетрус. — Вряд ли такое возможно! Мне кажется, бедного юношу убили.

* * *

Ничего не видя перед собой, я врезалась на лодке в какой-то причал, чуть не разбив её утлый нос о сваи. Поднялся возмущённый гвалт, меня обругали. Кто-то даже схватил меня за плечо, но я вырвалась. Дневной свет резал глаза. После того как валлуко яростно вышвырнул меня из своего сознания, я чувствовала себя, как сова, проснувшаяся средь бела дня. На меня со всех сторон надвигались мутные фигуры, пахнувшие потом, жадным любопытством и грязными сплетнями. Чьё-то искаженное злобой багровое лицо зарычало, надвинулось и исчезло. Вырвавшись, я побежала. Как мне хотелось сейчас сбежать подальше от всех! Особенно от себя.

Вслед мне что-то кричали, но я не оглядывалась. Блестящая лента канала казалась непроницаемой и враждебной. Раньше любой водоём представлял для меня коллекцию образов: на мелководье вспыхивали суетливые мыслишки крабов, там, где поглубже, паслись стайки рыб, привлечённые запахом выплеснутых помоев, где-нибудь под мостом пряталась вялая сытая моррена… Мой взгляд легко проникал сквозь воду. Теперь я не видела ничего, кроме обманчивого блеска воды. Вот, значит, каким видят море нормальные люди. Ровная приветливая поверхность, в глубине которой прячутся неведомые опасности. Не удивительно, что оно их пугает.

Я бежала по риве — узкой каменной полосе вдоль канала — покуда хватило дыхания. Потом улица кончилась. Передо мной протянулись деревянные мостки, ведущие к плавучей пристани. Вокруг — никого. На берегу сохли перевёрнутые лодки.

Просто не верилось, что Манриоло больше нет… Да, иногда он был настоящей занозой, и я злилась на него, но теперь всё это казалось таким неважным! А валлуко? Сила его горя поразила меня до глубины души. Только теперь я осознала, сколько вреда причинило ему наше «обучение». Как я могла быть такой наивной? Я так радовалась, что Манриоло легко усваивал мои уроки, и их связь с Гриджо становилась всё прочнее… Кто мог знать, что магия кьямата окажется такой опасной? Что для тесно сплетённых разумов гибель одного из них приведёт к вспышке безумия у другого?

И в довершение всего, после неудачного «контакта» с валлуко в Большом канале, мой дар тоже меня покинул. Словно бы в наказание. Так мне и надо!

Легкий шорох возвестил о появлении Пульчино. Я вздрогнула, так непривычно было не знать заранее о его появлении. Не слышать его мыслей. Как будто я внезапно оглохла и онемела. Пульчино тоже чувствовал, что со мной происходит что-то не то. Он уселся чуть поодаль на киль перевернутой лодки и косил оттуда недоверчивым взглядом.

Легкий всплеск — и на мостки легли длинные бледные ладони с перепонками между пальцами, а из воды высунулась гладкая голова Кариты. В золотых глазах светился немой вопрос. Моя очередная попытка использовать магию кьямата привела лишь к тому, что у меня заныли виски, и город цветными пятнами завертелся перед глазами. Я потёрла лоб, дожидаясь, пока картинка придёт в норму. Напротив пристани каменный дом с группой стрельчатых окон безмятежно гляделся в водяное зеркало. На балконе второго этажа служанка выбивала ковер, энергично лупя по нему хлопушкой.

Засмотревшись, я вздрогнула от скрипучего голоса:

— Ты чего натворила, убогая?

О, вот и Скарпа явился! Подгрёб сюда на своей утлой посудине. Теперь все были в сборе!

Пескатор начал браниться, не успев даже толком причалить:

— …Лодочку мою чуть не разбила, бросила её кое-как на пристани. Кто так делает?

После всего, что случилось, меня затошнило от его ухмылки. Я отвернулась, но Скарпа не унимался:

— Что? Судя по кислым рожам, ваша затея не вышла?

— Манриоло умер, — выдавила я, надеясь, что он отвяжется.

— Хо! Я так и думал. Не ожидал, что он столько продержится! Наши заплечных дел мастера знают своё дело! Я вот слыхал…

— Прекрати! — не выдержала я. — Убирайся!

В маленьких глазках пескаторо вспыхнула алчность:

— А должок? Или забыла?

Мне хотелось зажмуриться и снова проснуться на островке, чтобы этого дня просто не было. Казалось, весь город вокруг превратился в незнакомца — насмешливого и чужого. Боль и чувство вины смешивались со страхом при виде угрюмо молчавших каналов, со злостью на пескаторо. Карита тоже шипела на Скарпу и явно была не в духе. Стараясь угадать её мысли по выражению глаз, я чувствовала себя как слепой, пытающийся читать пальцами чужие лица. Безнадёжно!

Наконец, даже Скарпа сообразил, что со мной творится что-то неладное. Презрительно сплюнув, он уселся обратно в лодку:

— Ладно, пёс с тобой! Ты не ведьма, а просто жалкая кучка костей, набитая нытьем и соплями! Тьфу!

Его весло бодро вспенило воду, и вскоре его лодчонка затерялась среди других на канале. Я следила за ней взглядом, пока от водяных бликов не заболели глаза. Карита осталась у пристани, но теперь поглядывала на меня с опаской. Так всё неудачно складывалось! Мы с ней только учились доверять друг другу — и вдруг всё оборвалось.

Хотя, если вспомнить валлуко, то, может, это к лучшему.

Я застонала, спрятав лицо в сложенные на коленях руки:

— Уходи.

Она ещё немного помедлила, затем раздался резкий, обиженный всплеск, и мы с Пульчино остались вдвоем. Чайка сидел на перевёрнутой лодке, с беспокойством следя за мной то одним, то другим круглым глазом. Я решила попробовать ещё раз. Уж с Пульчино-то у меня должно получиться! Я же знаю его десять лет!

Ничего не вышло. Вместо вереницы образов чаячьего сознания мне предстала глухая серая пелена.

Я слишком мало знала об искусстве кьямата, чтобы разобраться, что со мной происходит. Сдавшись, я просто смотрела, как зелёная лента канала, изгибаясь, несёт гондолы и баркасы в лагуну, к Спиналонге, Дито и другим островам. Плавный изгиб водяной дороги навёл на мысль, что совсем недалеко есть место, где о магии знают намного больше меня…

Монастырь на Терра-деи-Мираколо! За последний год я редко о нём вспоминала. Трудно было представить, что со времени моего побега прошло всего лишь тринадцать месяцев. По моим ощущениям — целая жизнь. В памяти всплывали тихие, безмятежные дни в монастыре так, как будто это было с кем-то другим: вереницы фигур в одинаковых бело-серых одеждах, тихое пение и звонкая тишина крипты, в которой отчётливо раздаётся звук капель, падающих с потолка… Сестра Агата с её величавыми манерами, цитирующая по памяти старинные свитки, и деловитая Марта, от чьей горячей руки нам нередко попадало за неряшество…

В этот день, когда всё рушилось к Хорро, мне вдруг захотелось последовать за своими воспоминаниями, снова услышать звучный голос монастырского колокола, окунуться в прохладу темноватых комнат, знакомых мне до последней ступеньки. Всё так запуталось, что я даже не была уверена, хочу ли я действительно, чтобы мой дар ко мне вернулся? Но чего мне точно не хотелось, так это того, чтобы однажды из-за меня в городе появилась спятившая паурозо, убивающая всех на своём пути. Или обезумевшая чайка.