Книга Шут - Эндрю Гросс

— Надень. — Норберт похлопал меня по плечу. — И сразу станешь одним из нас.

Мой взгляд упал на лежащие в сундучке колокольчики.

— Это для колпака, — объяснил горбун. — Наши господа позволяют подшучивать над собой только дуракам.

Костюм — ладно, куда ни шло, без него не обойтись, но колокольчики… Представить себя в них я просто не мог.

— Знаешь, это придется оставить.

— Шут без колокольчиков? — воскликнул Норберт. — Без горба? Без кривой ноги? — Он снова хлопнул меня по плечу. — Да, это что-то новенькое.

Я снял свою тунику и штаны и натянул новое облачение. Странно, но вместе с ним пришло и новое ощущение. Ощущение уверенности. Когда-то в детстве я носил одежды голиарда, потом форму крестоносца. И вот теперь это…

Я посмотрел на себя, и лицо само собой расплылось в улыбке. Я почувствовал себя другим человеком! Я был готов!

— Слезу вышибает… — Норберт притворно шмыгнул носом. — Если бы еще хромал — хорошему шуту нужна хорошая походка. Но… зато дамы будут в восторге!

Я сделал ловкий кувырок и с гордостью поклонился.

— Тогда все, Хью. — Горбун поправил на мне тунику. — И еще одно… Просто заставить их смеяться — этого мало. Рассмешить способен любой дурак. Шлепнись физиономией об землю — и готово. Настоящий шут — тот, кто завоевал доверие двора. Можешь читать стишки или нести любую чушь — не важно, но так или иначе ты должен говорить правду. Недостаточно вызвать у своего господина улыбку — ты должен заставить его прислушиваться к тебе, добраться до его уха.

— Я доберусь до уха Болдуина, можешь не сомневаться. А потом отрублю его и принесу тебе.

— Отлично. Мы сварим из него суп! — расхохотался Норберт и дернул меня за руку, как будто хотел отвлечь от чего-то. В глазах горбуна блеснули слезы. — Ты уверен, Хью? Дело стоит риска? Будет жаль, если мы потратили столько сил и времени, а она… Уверен, что твоя жена жива?

— Я чувствую это всем сердцем.

Он вскинул кустистые брови и улыбнулся.

— Тогда иди, парень. Найди свою возлюбленную. Ты мечтатель, но, черт возьми, каждый хороший шут в душе мечтатель, верно? — Горбун подмигнул и высунул язык. — Чмокни ее за меня.

Глава 37

Утро выдалось прохладное, и низкое солнце едва пробивалось сквозь серую пелену тумана. Эмили встретила меня на мощенной камнем дороге за воротами замка.

— Ты рано поднялся, Хью де Люк.

— И вы тоже, госпожа. Простите, что не позволил вам выспаться.

Она улыбнулась.

— Надеюсь, ради доброй цели.

— Я тоже на это надеюсь.

На ней была коричневая накидка, которую она всегда надевала к заутрене. Эмили подняла воротник, пряча горло от сырого тумана. Я стоял перед ней в жутком шутовском облаченье.

— Слышал, это вам я обязан новым костюмом. Благодарю.

— Не за что. — В ответ на мой поклон она сделала реверанс. — Шут не может исполнять свои обязанности без соответствующего одеяния. К тому же остальная твоя одежда издает не самый приятный запах.

Я улыбнулся и посмотрел в нежные зеленые глаза.

— В этом наряде я чувствую себя перед вами полным дураком.

— А по-моему, ты выглядишь просто молодцом, если можно так сказать. И костюм тебе идет.

— Шут не может выглядеть молодцом. Это неправильно. Люди привыкли к другому.

Ее глаза блеснули.

— Разве я не говорила, Хью, что имею обыкновение делать и говорить то, что другие считают неправильным?

— Говорили.

Мы долго стояли, глядя друг на друга, заменяя слова молчанием. В груди моей теснились самые разные чувства. Эта прекрасная девушка сделала для меня так много. Если б не она, меня уже не было бы в живых — только окровавленные останки у обочины. Я протянул руку, коснулся ее пальцев, и как будто искра пробежала между нами.

Я продлил прикосновение, и она не спешила прерывать его. Не убрала руку. Не отступила. Мог ли я мечтать о таком?

— Я столь многим вам обязан, госпожа. Боюсь, это долг, вернуть который мне не по силам.

Эмили гордо вскинула подбородок.

— Ты ничего не должен мне, просто продолжай то, что начал, и благополучно достигни цели.

Я не знал, что еще сказать. У меня никогда никого не было, кроме Софи. Каждую ночь в моей голове кружились тысячи образов, тысячи картин нашей прежней жизни, мои руки тянулись к ней, мое сердце летело к ней. Я любил свою жену, и тем не менее эта женщина сделала для меня так много. Ничего не получив взамен. Я хотел обнять ее и рассказать о своих чувствах. Это желание нарастало во мне, становясь все сильнее, и я уже дрожал, сдерживая его из последних сил.

— От всей души надеюсь, что твоя Софи жива, — произнесла наконец Эмили.

— Она жива. Я знаю.

Я все еще держал ее руки в своих. А потом, когда отстранился, почувствовал себя так, словно что-то потерял, и… ощутил на ладони некий маленький предмет, завернутый в холщовую тряпицу.

— Это было в твоей одежде, — сказала Эмили, — когда я нашла тебя у дороги.

Я развернул тряпицу, и дыхание замерло в груди. Половинка деревянного гребня. Та самая, которую я нашел на пепелище нашего дома. Гребень Софи.

И хотя глаза Эмили заблестели, голос прозвучал громко и твердо. Теперь уже она взяла меня за руку:

— Иди и найди ее, Хью де Люк. Верю, что именно ради этого ты и был спасен.

Я кивнул и крепко пожал ее руку.

— Больше всего я надеюсь увидеть вас снова, госпожа.

— И я тоже больше всего надеюсь снова увидеть тебя, Хью де Люк. Мне больно оттого, что ты уходишь.

Я отпустил ее, закинул за спину мешок, подобрал посох и зашагал на юг по дороге, ведущей в Трейль.

Сделав десяток шагов, я подпрыгнул и в прыжке обернулся, чтобы в последний раз взглянуть на Эмили. Она смотрела мне вслед с застывшей напряженной улыбкой, и я не в первый уже раз спросил себя, за что мне так повезло, чем я заслужил такого друга, ведь нас разделяла пропасть.

— Прощайте, — прошептал я одними губами.

Мне показалось, что ее губы тоже шевельнулись.

— Прощай, Хью.

Глава 38

Закованные в доспехи всадники мчались по спящему поместью к большому каменному дому, находящемуся в нескольких милях от ближайшего городка.

Я заставлю их заплатить, пообещал Черный Крест. Никто не смеет красть то, что принадлежит Богу. Тем более, когда речь идет о самых настоящих святынях христианства.

Гулкий топот тяжелых боевых коней разорвал ночную тишину, и тут же послышался собачий лай. Потом в темноте вспыхнули факелы, и все запылало.