Книга Писатели и любовники - Лили Кинг

Джеспер заказывает крем-брюле с базиликом и лавандой, его брат выбирает таитянскую коппу, Оскар же предпочитает печенья-медальоны. Под свечи печенье не годится, и я отправляюсь к нашему кондитеру Элен в ее дальний альков на кухне. Тут совсем другая земля. Элен слушает классическую музыку. Ее команда в белых шапочках, а не в банданах, белые фартуки чисты, если не считать мелких художественных мазков шоколада и малины.

Мэри Хэнд здесь, нагружается десертами.

– Джон-пострел везде поспел, – говорит она и исчезает.

Элен склоняется над рядом грушевых компотов и кладет на серединку каждого по черничине.

Показываю на машинку, печатающую мой заказ.

– Можно мне как-нибудь приткнуть свечку-другую в ту тарелку с печеньем?

Кивает. Жду.

Игор медленно отрывает ленту с заказом и кладет ее рядом с остальными. Всегда кажется мне нарисованным – с этим его вздернутым носом и длинными пальцами. Двигается как танцор. Лет на двадцать моложе Элен, но они неразлучны с тех самых пор, как ресторан открылся в начале восьмидесятых.

В их маленькой холодильной камере стеклянная дверь, а внутри все выглядит как в ювелирной лавке – безе и пекарская крошка, карамельные птифуры и белые шоколадные бабочки. Игор вытаскивает крем-брюле, кладет его на кружевную тарелку и обжигает поверхность голубым пламенем, пока сахар не раскаляется и не плавится. Следом снимает с полки тарелку и из здоровенного кондитерского мешка выдавливает на середину толстый спиральный конус крема мокко. Толкает эту тарелку к Элен как раз в тот миг, когда она толкает к нему коппу Джона. Выкладывает три печенья вокруг крема мокко и втыкает в крем длинную бенгальскую свечу, а Игор тем временем высыпает глазированную малину и в мороженое, и на крем-брюле. Элен отклоняется вправо, чтобы Игор поджег кончик свечи горелкой, оба вытирают стальной стол, стоит мне только забрать тарелки. Покидаю их ноктюрны Шопена, миную “Зеппелин” – “Тебе мою дам любовь”75, Кларк орет стейкам на гриле – и вплываю в Крейгову подборку Синатры в зале.

Приближаюсь к Оскару сзади, чтобы мальчишки видели. Джон-то улыбку сдерживает, а вот когда летящие во все стороны искры замечает Джеспер, он принимается хихикать и топать ногами.

– Ой нет, – говорит Оскар, оборачиваясь. – Никакого пения. Умоляю, никакого пения, – просит он, но мы с его сыновьями запеваем, затем и те, кто рядом, а следом и два “крока” за четвертым столиком, зашедшие поесть с родителями, а за ними Тони, Крейг, Гори – да практически все. Оскар делает мне злые глаза, и я не разберу, поют его дети или хохочут до упаду. Затем все аплодируют, Оскар пытается задуть бенгальский огонь, но приходится ждать, пока не выгорит до конца.

– Гнусная шуточка, – говорит он.

– Ты сердишься, пап?

– На вас двоих я не сержусь.

– Не сердись, пап, – ни на кого.

Оскар протягивает руку, дотрагивается до рукава Джона.

– Ох, мой хороший, я не сержусь. Я пошутил. Замечательный день рождения.

Джеспер лупит ложкой по корочке жженого сахара.

– Обожаю вот это, – говорю я ему. – Как лед, хотя на самом деле наоборот. Делается из жара, а не из холода.

Осознаю, что застряла у их столика.

– Что-нибудь еще желаете? – спрашиваю я, включая обратно свой официантский голос. Кажется, все трое от этого торопеют. Качают головами.

Встаю возле официантской станции, протираю чистые бокалы на подставке, которые вынес Алехандро, устыженная, что застряла у столика. У меня с этим трудность – я привязываюсь. Чужие семьи – моя слабость.

Когда уходит большой стол Мэри Хэнд, я помогаю ей привести его в порядок. Оскар подает знак, чтоб я несла счет. Распечатываю его, но кладу в карман. Вышло $87,50. Достаю пачку наличных, которую дал мне Джон. В основном однодолларовые купюры – $24. Два столика в клубном баре дали мне чаевые наличными, разницу покрою запросто.

Приношу подносик – из наших специальных маленьких, для чеков – с тремя мятными шоколадками.

– Ваши сыновья заплатили вперед. С днем рождения.

– Что? – переспрашивает он, но я уже ухожу.

Наблюдаю, как он с ними препирается. Мальчишки лыбятся. Джеспер болтает ногами под столом. Оскар встает, встает и Джон, а Джеспер остается на своем стуле. Брат тыкает в него, Джеспер пытается тыкнуть в ответ, но промахивается. Оскар жестом велит Джону отойти, склоняется, сгребает Джеспера и закидывает к себе на плечи легко, будто шаль. Оборачивается, смотрит на официантскую станцию. Я у дальних окон, вожусь со свертками приборов, но Оскар не поворачивается так, чтобы увидеть меня. Затем уходят.

Убираю со стола: бокал с мартини осушен, сгоревшая палочка от бенгальской свечи брошена среди крошек от печенья, крем-брюле с базиликом и лавандой почти не тронуто – за вычетом слоя сахарного льда. Иван, помощник на бранчах, приходит помочь мне унести все остальное – соль, перец, порционный сахар и вазу с цветами. Снимаем розовую скатерть, остается только белая. Приношу посуду Алехандро, а когда возвращаюсь, Мэри Хэнд говорит:

– Сдается мне, у Маркуса с твоим дядькой потасовочка. – Потасовочка в бельведере. Чувствую, как воспоминание камнем падает сквозь мое тело.

Оскар – в дверях, показывает на меня. Маркус явно пытается вмешаться, но Оскар похлопывает его по руке и идет дальше. Перехватываю его на полпути. Все столики уже убраны, зал пуст, Крейг ушел, не играет никакая музыка. Слышу, как топают по лестнице внизу его мальчишки. Он тяжко дышит через нос. Я бы решила, что случилось что-то ужасное, да только знаю, что речь всего лишь о деньгах.

– Эй, – говорит он, запыхавшись. Кажется, будто мы одни в узком вестибюле, а не в громадном обеденном зале. Стоит близко, руки глубоко в карманах, плечи вздернуты. Без детей выглядит юнее, чуть ли не мальчишкой. – Обвели они вас вокруг пальца, да?

– Нечаянно.

– Не очень-то я уверен. У Джона все неплохо с математикой.

– Цены – мелким шрифтом, сильно в стороне. Никаких знаков доллара. Может, не заметил или не понял.

Он неохотно кивает.

– И вы ему это спустили.

– На нем был галстук-бабочка.

Он смотрит себе на ноги, борется с улыбкой. На нем ношеные походные ботинки с красными шнурками. Вскидывает взгляд, но не поднимает голову, и от этого глаза у него еще зеленее – в свете с террасы, что падает из-за моего плеча.

– Наверное, я бы предпочел считать его невнимательным, нежели безнравственным. Так или иначе, я вам должен шестьдесят три пятьдесят плюс чаевые.

– Я уже сдала наличку.

Он протягивает мне стопку двадцаток, только что из банкомата.

– Вам придется это принять.

Качаю головой.

– С днем рождения.

– Я не уйду, пока вы не возьмете.