Книга Безрассудная страсть - Тара Пэмми

Волосы в беспорядке, колени сведены вместе и согнуты, рубашка — его рубашка — расстегнута до самого пупка и спадала с гладкого округлого плеча, в которое он вонзил зубы прошлой ночью, — все это вызвало прилив острого возбуждения.

— Возвращайся ко сну, дорогая, — прошептал он.

Она моргнула, откинула волосы с лица и огляделась.

— Сейчас половина второго ночи. Куда ты идешь?

Он запустил пальцы в волосы, все его тело гудело от сексуального голода и напряжения.

— Никуда. Не думаю, что смогу уснуть сегодня.

Ее взгляд, словно осязаемая физически ласка, скользнул по его обнаженной груди. Она открыто пожирала его глазами, без стеснения демонстрируя чувственный голод. Он ощущал желание в тысячу раз острее. Особенно когда огонь между ними разгорался все сильнее и сильнее каждый раз, когда они оказывались вместе.

— Ладно, все хорошо. — Ее голос был мягким, успокаивающим, как будто она гладила раненое животное. Боже, как сильно он ненавидел эту свою неспособность открыться, принять поддержку, которую она ему предлагала. — Мы можем просто поговорить.

— Я только побеспокою тебя, если останусь, — сказал он сквозь стиснутые зубы, его нетерпение и возбуждение висели в воздухе. — И последнее, что я хочу делать, — это говорить.

Она отбросила одеяло в сторону и спустила на пол свои длинные голые ноги.

Поднеся бутылку ко рту, он сделал большой глоток. Ее глаза следили за каплей, упавшей на его грудь, с неприкрытым вожделением.

— Ты пьян, — заметила она, ее зрачки расширились, а пальцы крепко сжали одеяло. — Но ты никогда не напиваешься до такой степени. Ты всегда ненавидел алкогольные буйства Сильвио и добровольно никогда не отказался бы от самоконтроля. Лео, пожалуйста…

— Ты так хорошо меня знаешь, дорогая? — сказал он таким насмешливым тоном, что она побледнела. — Я пьян, потому что хотел хоть на минуту забыть о миллионе обязательств, которые постоянно душат меня. Вот почему я собираюсь уйти в другую комнату.

— Будь я проклята, если позволю тебе считать меня своим долгом.

Боже, даже в гневе эта женщина была великолепна.

— Мне правда все равно, что ты считаешь.

— Подожди, Лео…

«Боже мой, отпусти уже его», — ругалась она на себя.

— Поспи немного. Ты тоже провела на ногах эти два дня.

— Я не думала, что ты заметил, — сказала она, внезапно продемонстрировав уязвимость, которая пронзила его.

— Я замечаю в тебе все, Неха, — вырвалось у него эмоционально.

— Но ты нарочно держал меня на расстоянии, — ответила она, и тень обиды промелькнула в ее взгляде.

Может, это и к лучшему, что она поняла, что он намеренно избегал ее. Зная ее и то, как сильно она гордилась своей эмоциональной самодостаточностью, она тотчас же отступит.

— Да. У меня было много дел и не было времени нянчиться с тобой.

— Ах… Теперь я понимаю, почему тебе нельзя пить. Ты становишься безжалостным, высокомерным и жестоким.

Несмотря на мрачное настроение, он усмехнулся.

— Теперь ты знаешь все. Я такой же подлый пьяница, как и он.

— Ты злишься, что я пробралась в твою комнату? Легла на твою кровать?

«Нет, ты была рождена для меня. Для моей кровати. Для моей жизни».

Слова застряли у него в горле, как кислота, которую он не мог ни проглотить, ни выплюнуть.

Все как бы перевернулось: еще совсем недавно он строил планы насчет совместного будущего, перед ними была открыта масса возможностей, а сейчас он чувствовал себя как в черной яме, из которой не выбраться.

Наследственность рода Брунетти была небезупречной, у его представителей была масса проблем с зависимостями. Массимо изменил судьбу, связав свою жизнь с Натали, и он, Лео, хотел сделать то же самое. Потому что только такая женщина, как Неха, помогла бы ему разорвать порочный круг, написать новую главу, изменить финал.

До вчерашнего дня он хотел новый финал, но сегодня…

— Я не злюсь, — наконец произнес он, — но сегодня мне хотелось побыть одному.

Он понимал, что вел себя как капризный мальчишка.

В мгновение ока Неха оказалась перед ним и сочувственно сказала:

— Я сожалею о твоей потере, Лео. Знаю, что у тебя были нелегкие отношения с отцом. Понимаю, что он был чудовищным родителем, но…

— Нет, не нужно соболезнований, ты же знаешь, как мало меня это волнует. Я ничего не чувствую после его смерти, Неха. Разве ты не понимаешь этого? Он был чудовищем, разрушившим так много жизней. Когда я получил сообщение, что он срочно хочет меня видеть, два дня назад, я отмахнулся от него, как от назойливой мухи. Даже зная, что произошло потом, я не жалею об этом решении. Вот какой я бесчувственный. А ты решила разделить со мной жизнь.

Слезы наполнили ее глаза, выражение беспокойства в них почти уничтожило его.

— Зачем же напиваться? Поговори со мной, Лео. Похоронив свою боль, ты только безвозвратно навредишь себе и нам. Поверь, со мной тоже так было, я тоже так поступала, и это убивало во мне личность. Я понимаю по крайней мере кое-что из того, что ты переживаешь. Я хочу…

— Нет! Ты не можешь этого понять!

Его грудь разрывала боль, и все черное прошлое, которое он так хотел похоронить, вдруг лавиной хлынуло в настоящее, отравляя все вокруг. Он потер рукой висок и продолжил:

— Ты не можешь себе представить, каково это — пятилетний мальчик просыпается однажды утром и обнаруживает, что комната его матери пуста, он обыскивает ее шкафы, мечется по вилле, чтобы найти ее вещи, мечется по саду, добегает до оранжереи… Его охватывает паника, он боится, что она ушла навсегда. Один-единственный вопрос преследует меня все эти годы. Почему она ушла? Неужели отец прогнал ее своим гневом и оскорблениями? Как она могла уйти, если это означало оставить ее сына с монстром?

— Что плохого в желании знать? — откликнулась Неха, ее ладони лежали у него на груди, она была полна решимости достучаться до него. Слезы лились у нее из глаз, она плакала за него, раз он не мог заплакать сам. Она скорбела вместе с ним, боролась за него, он осознал это со странным восхищением. — Она была твоей матерью! Что плохого в желании думать, что у нее была ужасная причина бросить своего сына? Эгоистичные поступки одинаково ранят и мальчиков, и мужчин.

Он положил руки ей на плечи, чувствуя себя опустошенным. У него было ощущение, что чернота снова берет верх. Его начало охватывать благословенное облегчение.

— Изменил бы что-нибудь ответ Сильвио? Нет. Истина не распахнет мое сердце миру. Я никогда больше не позволю себе быть ранимым. Ничто не изменит человека, которым я стал. Ничто не превратит меня снова в того мальчика, открытого для боли.

Слезы текли по ее щекам, и хотя Лео должен был уйти от нее, но не смог и потянулся к ней.