Книга Квартеронка - Томас Майн Рид

— Правда ли, сударь, что вы собираетесь покинуть нас?

— Да, сударыня. Я уже совсем здоров. Я пришел поблагодарить вас за радушное гостеприимство и попрощаться с вами.

— Гостеприимство! Ах, сударь, какое же это гостеприимство, если я позволяю вам так скоро покинуть нас! Я хотела бы, чтобы вы остались, но… — Тут она смутилась. — Но вы не должны считать себя здесь чужим, даже если переедете в гостиницу. Бринджерс очень близко. Обещайте, что вы будете постоянно бывать у нас — каждый день!

Мне незачем говорить, что я охотно и с радостью дал это обещание.

— Теперь, когда вы дали слово, мне будет не так грустно с вами расстаться. До свиданья!

Она протянула мне руку на прощанье, а я взял ее нежные пальчики и почтительно поцеловал. Глаза ее снова наполнились слезами, и она отвернулась, чтобы их скрыть. Я был уверен, что, будь на то ее воля, она не разрешила бы мне уехать. Она была не из тех, кто боится сплетен и пересудов. Нет, тут крылась другая причина.

Я вышел в прихожую и с тревогой огляделся вокруг. Где она? Неужели я не услышу от нее ни слова на прощанье? В это время боковая дверь тихонько приоткрылась. Сердце бурно забилось у меня в груди. Аврора! Я не решался говорить громко, меня услышали бы в гостиной. Взгляд, шепот, быстрое пожатие руки — и я вышел. Но ее ответное пожатие, хотя очень слабое и робкое, наполнило мое сердце радостью, и я направился к воротам гордым шагом победителя.

Глава XXII. АВРОРА МЕНЯ ЛЮБИТ!

«Аврора меня любит!»

К этому заключению я пришел значительно позже того дня, когда покинул плантацию и переселился в Бринджерс. А с того времени прошел уже целый месяц.

Жизнь моя за этот месяц вряд ли интересна для моего читателя, хотя каждый ее час, полный надежды и тревоги, до сих пор живет в моей памяти. Когда сердце полно любви, каждый пустяк, связанный с этой любовью, представляется важным и значительным, и память хранит мысли и события, которые в другое время скоро бы забылись. Я мог бы написать целый том о моей жизни за этот месяц, и каждая его строка была бы интересна для меня, но не для вас. Поэтому я и не написал его и даже не привожу здесь моего дневника за это время.

Я по-прежнему жил в гостинице в Бринджерсе и быстро набирался сил. Чаще всего я гулял по полям или по дороге вдоль реки, катался на лодке и удил рыбу в тихих заводях или охотился в зарослях камыша и кипарисовых лесах; иногда я проводил время, играя в бильярд, который вы найдете в каждой луизианской деревне.

Я подружился с доктором Рейгартом и, когда он не был занят практикой, проводил время с ним.

Его книги тоже стали моими друзьями, и по ним я впервые познакомился с ботаникой. Я стал изучать растительность окружающих лесов и вскоре научился с первого взгляда определять породу каждого дерева: исполинские кипарисы, символ печали, с высокими пирамидальными стволами и широко раскинувшимися мрачными темно-зелеными кронами; ниссы, эти водяные нимфы, с длинными нежными листьями и плодами вроде олив; персимон, или американский лотос, с ярко-зеленой листвой и красными, похожими на сливы плодами; величавая магнолия и ее сородич — высокое тюльпанное дерево; рожковое дерево и из того же семейства белая акация с тройными шипами и легкими перистыми листьями, почти не дающими тени; платаны с гладкими стволами и широко раскинутыми серебристыми ветвями; стираксовое дерево, по которому стекают золотистые капли; ароматный и целебный сассафрас и красный лавр с запахом корицы; различные породы дубов, во главе которых стоит величественный вечнозеленый виргинский дуб, растущий в южных лесах; красный бук с висячими кистями; тенистая крушина с широкими сердцевидными листьями и черными ягодами и, наконец, последнее, но не менее интересное дерево — любящий воду тополь. Таковы леса, покрывающие наносную почву луизианской равнины.

Область, изобилующая этими лесами, простирается выше тех мест, где растут пальмы, однако и здесь встречаются некоторые их разновидности — например, латании и саговые пальмы разных пород, так называемые пальметто; местами они образуют густой подлесок и придают всему лесу тропический характер.

Я изучал и паразитов этого растительного царства: огромные черные узловатые лианы толщиной с древесный ствол; стелющийся камыш с красивыми, похожими на звездочки цветами; мускатный виноград с темно-красными гроздьями; бигнонии с трубчатыми цветами; густые бамбуковые заросли; душистую сарсапариль и многие другие.

Меня интересовали и разные виды культурных растений — источник богатства этой страны, — такие, как сахарный тростник, рис, кукуруза, табак, хлопок и индиго. Все они были мне незнакомы, и я с интересом изучал их особенности и способы разведения.

Можно подумать, что весь этот месяц я бездельничал, но в действительности он был самым плодотворным за всю мою жизнь. За этот короткий месяц я получил больше полезных знаний, чем за многие годы обучения в колледже. Но, главное, я узнал то, что было для меня дороже всего на свете: я узнал, что Аврора меня любит!

Я узнал это не из ее уст — она ни слова не сказала мне, и все же я был уверен, что это так, уверен, как в том, что я живу. Никакие знания на свете не могли дать мне такой радости, как одна эта мысль!

— Аврора меня любит! — так воскликнул я однажды утром, отправляясь из Бринджерса на плантацию.

Я бывал там раза три в неделю, а случалось, и чаще. Иногда я встречал у них гостей, друзей мадемуазель Эжени, иногда заставал ее одну или вдвоем с Авророй. Но ни разу мне не удалось остаться с Авророй наедине. Ах, как я жаждал такого случая!

Официально я, конечно, приходил в гости к мадемуазель Эжени. Я не смел искать свидания с ее невольницей.

Эжени была по-прежнему грустна; теперь мне уж никогда не случалось видеть ее такой оживленной, как раньше. Она бывала подчас очень печальна и никогда не смеялась. Я не был поверенным ее тревог и потому мог только догадываться об их причинах. Однако я не сомневался, что виной всему Гайар.

Последнее время я мало слышал о нем. В общественных местах он явно избегал встреч со мной, а я никогда не заходил в его владения. Я заметил, что мало кто из соседей уважал его, кроме тех, кто преклонялся перед его богатством. Удалось ли ему добиться успеха в своих ухаживаниях за Эжени, я не знал. В обществе их союз считали вполне возможным, хотя никто его не одобрял. Я очень сочувствовал молодой креолке, но и только. Конечно, не будь я так влюблен в Аврору, судьба ее хозяйки волновала бы меня гораздо больше.

«Да, Аврора меня любит!» — повторял я про себя, выезжая на береговую дорогу.

Я ехал верхом. Великодушный Рейгарт отдал в мое распоряжение прекрасную верховую лошадь, и она горячилась подо мной, словно ей передавалось мое страстное нетерпение.

Мой хорошо выезженный конь и сам знал дорогу, так что я бросил поводья, предоставив ему бежать как вздумается, а сам отдался своим мыслям.

Я любил квартеронку, любил горячо и преданно. И она тоже любила меня. Она не высказывала своей любви словами, но я сумел ее разгадать. Мимолетный взгляд, движение, вздох — вот что убедило меня.