Книга Ведьма и ее питомцы - Анна Бруша

Я едва не захлопала в ладоши. Ночь обещает быть интересной. Пока мой слуга будет охотиться, я подробно опишу процесс превращения в зверя в дневнике.

Мы вышли из хижины. Несколько мгновений Альберт стоял неподвижно, расправив плечи, и словно бы дышал лунным светом, который щедро лился с неба. Потом он осторожно снял с плеч волчью шкуру и положил ее на крыльцо.

Я, признаться, думала, что шкура эта его и он в нее заворачивается, чтобы превращаться. Но все вышло совершенно не так. Он постоял еще немного, как ныряльщик перед тем, как ринуться навстречу глубине, и начал превращение.

Сначала изменился взгляд. Из него исчезла ясность, уступая место первобытному, звериному безумию. Мышцы по всему телу напряглись, по лицу прокатилась судорога, искажая черты.

А потом зверь стал проявляться. Волк практически пожирал человека изнутри и выходил наружу, прорастал густой серой шерстью.

Зрелище это было страшное и кровавое. Словно я присутствовала при своеобразном рождении. А это процесс болезненный. Будь я повпечатлительнее, подобное надолго бы отбило мне аппетит. На это, видимо, рассчитывал мой слуга, но он меня плохо знал. Думал меня поразить. Что ж, ему это удалось, но я находила трансформацию прекрасной. Была в этом странная гармония: ведь зверь и человек умудрялись как-то сосуществовать рядом и подменять друг друга.

Об этом стоило поразмыслить. Пока еще я не понимала, как, но, возможно, удастся применить полученные знания к состоянию Мерлина. В маге две личности пребывали в хаосе. А если получится найти баланс…

Тем временем на меня смотрел огромный золотоглазый волк. Он задрал мохнатую морду к луне и завыл.

— Позер, — сказала я и поспешила вернуться в хижину.

А зверь плавным прыжком скрылся в лесу.

Я вернулась в хижину и уже достала новую тетрадь, чтобы задокументировать увиденное и снабдить процесс оборота своими комментариями, но рука замерла над чистой страницей.

Мне нестерпимо захотелось вернуться в нижнюю хижину. Я вновь выбила каблуками дробь и открыла проход. Интуицию надо слушать.

Когда я спустилась вниз, все было по-прежнему. Кристаллы так и оставались погасшими. Начерченные магические формулы не несли в себе ни капли силы. На первый взгляд, да и на второй, и на третий очень темный ритуал с треском провалился. Но было тут что-то, что не позволило мне просто взять и уйти.

Я начала методично обследовать хижину и заглянула в котел. Зелье застыло, но на его поверхности кто-то оставил мне таинственное послание из одного слова. "Зеркало" — вот что было написано, точнее, выдавлено на черной поверхности. Буквы были неровными, как будто "е" хотело опередить "р", а "р" подпирало "к", зато "о" умудрилось оторваться и уплыть в самый край.

Я потрогала зелье и возблагодарила небо за то, что у меня теперь есть слуга, который будет отчищать котелок. Лучше не добавлять сюда никакого магического воздействия. Выглядит больно подозрительно. В какое безобразие все это может превратиться при использовании бытового заклинания, неизвестно.

Что касается надписи "Зеркало", мне было совершенно очевидно, что ее оставил либо Мерлин, либо Нилрем. Либо оба договорились.

Я еще раз прочитала надпись, но на этот раз наоборот: "олакреЗ". Из "зеркала" можно сложить довольно много других слов. Например: "река", "коза", "роза".

Но смысл послания был неясен. На всякий случай посмотрела в зеркало. Оно послушно отразило мое лицо. Что ж, приятно лишний раз удостовериться, что природа тебя не обидела.

— А понятнее ничего нельзя было написать? — обратилась я в пространство.

Если выводить буквы аккуратно, то можно было оставить целый рецепт по спасению магов. Но Мерлин и его сущность, похоже, верили в мою сообразительность, мол, сама разбирайся.

Глава 12. Дела семейные и очень личные

Вот уже несколько дней я наслаждалась новым положением хозяйки. Я сидела на улице за столом, накрытым скатертью. Одни духи знают, откуда взялась скатерть в хижине, но Альберт каким-то чудом ее раскопал. Оборотень водрузил на стол сковороду, от которой шли умопомрачительные ароматы.

Не могу пожаловаться, Альберт выполнял свои обязанности добросовестно. Охотился, готовил. Без пререканий и, надо сказать, весьма искусно. Когда я поинтересовалась, где он так насобачился, то обнаружилось, что вервольф любит вкусную еду и не выносит "сырое", хотя волк иногда требует.

Этот бесспорно интересный факт пополнил мои заметки. Так и записала: "Диетические пристрастия — человеческие. Склонен к гурманству".

Я как раз подцепила вилкой кусочек мяса, зажаренного до золотистой корочки, когда Альберт принялся рассуждать о превосходстве приготовленной пищи и о том, насколько неудобно выковыривать из зубов кусочки меха и костей. Но мой взгляд прервал поток его красноречия.

Оборотень скрылся в домике, а я продолжила отдавать должное его кулинарным талантам.

Скатерть придавала обеду торжественности, и даже простая глиняная миска смотрелась шикарно. Стоило лишь немного напрячь воображение, как можно было представить, что нахожусь в ресторанчике загородного клуба. Правда, в загородном клубе я бывала лишь однажды, и это К. меня туда отвез. Естественно, это случилось до того, как он присвоил мои достижения.

На солнце набежало легкое облачко, по лицу пробежала легкая, прохладная тень. На несколько мгновений все вокруг померкло.

Помимо пищи телесной, у меня было много пищи для размышлений. Меня взбудоражила новость о порядке, который установили маги. Если Альберт не соврал и все именно так, как он описал, то это временное поветрие может быть довольно неприятным.

Чем больше я думала о магах с их орденами и дикими идеями, тем больше мне хотелось написать матушке. Узнать, как у нее дела. Но я не могу представить себе колдуна, который решиться сказать Бастинде, дочери Генгемы, что она не может колдовать так, как хочет. Ее характер начисто лишен всякой мягкости. Я вот отличаюсь сентиментальностью, которая, должно быть, досталась мне от отца. Не от бабушки же. Вот та вообще кремень. До сих пор наводит ужас.

Так им о нововведениях, скорее всего, не сообщили. Но написать все-таки хотелось, узнать, как они там справляются.

Но отправить о себе весточку означает разворошить старую историю, из-за которой мы крепко поругались.

Я усмехнулась, погружаясь в воспоминания. Позволяя себе заново прочувствовать и осознать прошлое.

После того, как полный зал в бархатных мантиях рукоплескал К. и ему на шею повесили невероятно большой и блестящий медальон, он имел наглость произнести речь, в которой я занимала ровно одну строчку — фигурировала как безымянная "верная помощница". Но самое оскорбительное, что он считал меня настолько бесхарактерной идиоткой, что не сомневался в том, что я продолжу за него работать. Верил, что мне достаточно нескольких комплиментов, чтобы ради него совершать настоящие чудеса. Он даже намекал на то, что хочет на мне жениться, "как только наступит подходящий момент".