Книга Кладоискатель и доспехи нацистов - Юрий Гаврюченков

— И блатуют кто попало, по делу и не по делу, — Ухмыльнулся друг.

Только на подъезде к дому я понял, что он имел в виду отнюдь не политеховскую шпану.

* * *

Браслет я снял при помощи иголки, молотком загнав ее в паз и отжав зубец, фиксирующий прижимную скобу. Пришлось повозиться, но наручники ломать не хотелось. Почему-то казалось, что они могут пригодиться.

Дамы хмуро смотрели, как я вожусь с инструментом. Вопросов не задавали, что свидетельствовало о крайней степени недовольства нами. Всякая женщина желает видеть своего любимого героем, но сами по себе героические действия ее почему-то не привлекают, наверное, потому, что любит. В данном случае недовольство проистекало из-за беспокойства за нашу жизнь. «Баранка» на руке корефана и вздутые рубцы на моих запястьях яснее ясного свидетельствовали о том, что кофе мы пили при весьма необычных обстоятельствах. Особенно злилась Ксения, хотя вида не подавала. Я прекрасно ее понимал. Для нее я был смутьяном, снова втянувшим мужа в сомнительную авантюру, опасность которой распространялась и на членов семьи. Я никогда не знал, о чем они разговаривали наедине, — эта супружеская пара сор из избы не выносила. Слава с Ксенией были знакомы еще по Афгану, но прочно сошлись уже здесь два года назад и за это время пережили многое. Опять же благодаря мне.

— Ксюш, — совершенно беззастенчиво спросил я. Будучи повязаннным с этой семьей крепкими кровавыми узами, мог позволить себе некоторые вольности. — Ксюш, у тебя знакомые в Вавильнике есть?

— Есть, — нехотя ответила Ксения. — Эрика собрались навестить?

— Ага, -кивнул Слава, потирая вмятину на лапе.

— Илья, — забеспокоилась Маринка, — ты чего опять задумал?

— Эрика проведать.

— Что тебя туда несет, мало тебе?

— А как же сострадание к ближнему? Бедный Эрик там один, больной, ему скучно, и он страждет.

— Это тот, который бандитов навел? — жизнь с вывшим зэком не могла не обогатить лексикон супруги. — Какой резон тогда к нему ходить?

— Товарищеский долг зовет, — привычно соврал я, улыбнувшись, как мне показалось, ослепительно. — Я человек порядочный, компаньонов в беде не бросаю.

— Лжешь ты все самым наглым образом, — высказалась Маринка. — Опять что-то затеваешь, а отдуваться потом нам. — И она компанейски приобняла за плечи молчащую Ксению.

Если бы в Советском Союзе воздвигали памятники героиням Великой Отечественной войны — партизанкам-феминисткам, он должен был выглядеть именно так. Я решил разрушить эту дружескую спайку:

— Ну так как, Ксюш, насчет знакомых в Вавильнике?

— Погоди, телефон вспоминаю. Ладно, пошла ввонить, — качнув бедрами, Ксения высвободилась из объятий товарки и скрылась в соседней комнате.

— А покамест давайте попьем кофею, — предложил я. — С утра не могу добиться этого удовольствия, почему-то все время только меня добивают.

— Ладно, милый, — кротко согласилась Маринка. — Я сейчас сварю. Славик, тебе кофе сделать?

— Я лучше чайком побалуюсь. Кофе пускай Ильюха пьет, он у нас аристократ.

— И сожрем что-нибудь, — добавил я. — Меня от всех переживаний на жор пробило.

— Ага, — не вставая, Слава дотянулся до холодильника и достал здоровенный оковалок ветчины. — Еще чего съешь?

— Вполне достаточно. Что я, чайка соловецкая — Жрать, рта не закрывая?

— Ну, как знаешь. — Слава вытащил из стола нож, Маринка подала буханку ржаного, и мы принялись за бутерброды. Обменялись с друганом взглядами. Перед выездом в больницу следовало бы перекинуться парой слов, но беспокоить женщин по негласному договору не стали. Они и так с нами натерпелись, незачем усугублять.

На конфорке зашумел чайник. Слава встал, пошарил в шкафу, извлек пачку индийского чая. Засыпал листья прямо в кружку, проигнорировав фаянсовый чайничек. При жене он был куда воспитаннее. Но сейчас дражайшая половина отсутствовала, а с друзьями можно было похозяйничать вволю.

— Хороший чай, лантухами, — деликатно заметил я, чтобы не молчать.

— А-а, без разницы, — критически отозвался бывший офицер ВДВ. — Индюха, она индюха и есть. — И добавил, словно оправдываясь: — Ксения покупала.

— Готово, извольте. — Маринка поставила две чашки с ароматным кофе и села рядом со мной.

— Гран мерси, — потянулся я к предмету своего вожделения.

К кофе, не к жене, разумеется.

— Милый, — Маринкина ладошка ласково легла мне на руку, — давай ты бросишь эту затею? Уедем куда-нибудь, пересидим, пока не уляжется. Сделай это для меня, а?

Слава тихохонько колдовал над чашкой, всем своим видом показывая, что его здесь как бы и нету.

— Сейчас скрываться не время, — негромко завел я старую песню, — неразумно выпускать ситуацию из-под контроля. Надо кое-что разведать. Чтобы победить врага, следует знать его в лицо. Сгоняем к Эрику, порасспрашиваем его — и все дела. Нам это ничем не грозит, уверяю тебя, дорогая. Надо брать быка за рога, иначе потеря инициативы грозит привести к большим потерям в будущем.

Маринка вздохнула, и я понял, что казенными формулировками ее не убедишь.

Корефан, демонстративно игнорируя наше воркование, продолжал манипулировать ситечком и второй чашкой.

— Почему я все это терплю? — Маринкин вопрос проавучал скорее риторически. — Наверное, потому, что люблю тебя, дурака.

— Ну, дурака не дурака… Ты пойми, дорогая, я хочу отделаться малой кровью.

Упоминание о крови оказалось крайне неуместным. Почувствовав это, Слава тут же пришел на выручку, повернулся к нам и поставил дымящуюся кружку на стол. Оседлав табуретку, непринужденно улыбнулся и спросил:

— Ильюха, а ты ведь в чифире все-все тонкости знаешь?

— Ну-у, — степенно ответил я, — может быть, чего-то и не знаю.

По вывеске корефана было заметно, что он явно настроился балагурить. Сменить тему «кровавого» разговора и в самом деле не помешало бы.

— А что ты хотел спросить?

— Про желтую пленочку, которая на поверхности чифира появляется. Это кофеин?

— По сути, да.

— А-а, тогда ясно, — ощерился всею золотой пастью Слава. — Это я к чему: был со мной случай. Ехал я в «Столыпине», из всех местных зон только в Форносово на поезде возят.

— Да-да, так, — подтвердил я, знакомый, как и Слава, с пригородными этапами. Скентовались-то мы в колонии.

— Ехал с нами дедушка на строгий режим, а нам-то откуда знать, что он «полосатик»? Дедушка и дедушка, старенький, весь перекосоебленный какой-то. Мы чифир заварили, предлагаем ему, садись с нами. А он: благодарю, типа, только я дряхлый уже и весь больной. Легкого нет, две трети желудка вырезаны. Чифир мне пить нельзя. Можно я сахарку помочу? Ну а нам что, жалко? Валяй, говорим.