Книга Му-му. Бездна Кавказа - Андрей Воронин

— Понимаю, понимаю, — вяло покивал Шахов. — Конверт верни.

— Не спеши, — сказал Дорогин. — Я же просил: давай начистоту. Пойми, чтобы решить, в деле я или нет, мне нужно очень четко представлять, чего ты хочешь. Если твоя цель — сохранить работу, получить повышение и звезду Героя России за спасение жизни известного нам лица, я вряд ли смогу тебе помочь. И даже не потому, что не захочу рисковать, а просто потому, что эта задачка действительно мне не по зубам. А если…

— Плевал я на работу, — перебил его Шахов. — Речь идет о конверте, и ни о чем больше.

— Это меняет дело, — сказал Сергей. — Если ты хочешь сделать так, словно этого конверта никогда не было, — что ж, можно рискнуть и попробовать кое-что предпринять. Только имей в виду, я не чудотворец и ничего не могу твердо обещать. Твоя контора, мягко говоря, сильный противник, да и структуру, которая рискнула себя ей противопоставить, слабой не назовешь. О ком бы на деле ни шла речь, это не одиночка, а организация, причем очень серьезная. Нас могут запросто стереть в порошок, причем раньше, чем мы хотя бы успеем понять, откуда ветер дует.

— Я должен попытаться, — сказал Шахов. — Обязан. И я попытаюсь, с тобой или без тебя.

«Господи, что я делаю?» — мысленно ужаснулся Дорогин. Он представил, что сказала бы Тамара, узнав об этой истории, и содрогнулся. Э, да что Тамара! Что сказал бы его заместитель, а вместе с ним и весь коллектив, узнав, во что собирается их втравить любимый шеф? А втравить их придется, потому что это как раз тот случай, когда один в поле не воин…

— Со мной, со мной, — сказал он таким тоном, словно речь шла о предложении махнуть в выходной на рыбалку. — Теперь так. Жена с дочкой где?

— В Вязьме, у тещи. Еще с недельку пробудут.

— Надеюсь, этого хватит. Адрес диктуй. Для начала возьмем их под охрану и поглядим, что из этого получится.

— Под охрану?! Да она с ума сойдет!

— Негласно. Не волнуйся, мозолить ей глаза никто не станет, и, если все пройдет гладко, она даже не узнает, что кто-то целую неделю ходил за ней по пятам. Ну?

Он щелкнул кнопкой шариковой ручки и выжидательно уставился на Михаила. Крякнув, Шахов продиктовал адрес тещи; Дорогин записал его на клапане желтого конверта и спрятал конверт в портфель, который все это время, оказывается, стоял под столом.

— Дальше, — продолжал он. — О наших делах по телефону ни слова. Захочешь позвонить мне, воспользуйся, как сегодня, таксофоном.

— Ясно даже и ежу, — криво усмехнулся Шахов.

— Позаботься о том, чтобы всегда иметь при себе хороший диктофон. С тобой вот-вот свяжутся, и мне хотелось бы знать каждое слово этого исторического разговора. Если хочешь, я дам тебе свой, у меня есть лишний. Да, и еще. Постарайся впредь воздерживаться от пальбы. За тобой станут присматривать мои люди, и мне бы не хотелось, чтобы ты ненароком понаделал в них дырок.

— А вот это своевременное предупреждение, — заметил Михаил.

— Ну, еще бы! Когда речь идет о человеке с твоими навыками и рефлексами, поневоле задумаешься о страховке. Так, что еще? Вот тебе номер моего мобильного. — Он быстро записал номер на салфетке и отдал ее Михаилу. Шахов несколько секунд смотрел на салфетку, а потом скомкал ее, положил в пепельницу и поджег. Дорогин одобрительно кивнул и издалека сделал успокаивающий жест в сторону насторожившейся при виде заплясавших посередине столика языков пламени официантки. — Встретимся завтра вечером — здесь же, в это же время. Думаю, к тому моменту у нас обоих будет уже достаточно новостей, чтобы вечерок получился веселый и познавательный.

Он плеснул в дымящуюся пепельницу минеральной воды из бокала и старательно перемешал черную кашицу черенком вилки.

— Кстати, — сказал он, спохватившись, — я знаю одну неплохую мастерскую. Хозяин передо мной в долгу, я его однажды выручил. За пару дней заштопают твою машину так, что будет, как новенькая. Позвонить им? Отгонишь ее прямо сейчас, а то, если я тебя правильно понял, это теперь не машина, а прямая улика.

— Ну, ты даешь, — сказал Шахов. — У меня голова кругом, а он про машину…

— Помирать собирайся, а хлеб сей, — изрек Дорогин таким утрированно назидательным тоном, что Михаил невольно фыркнул, и, вынув из кармана пиджака телефон, стал звонить в мастерскую.

* * *

Ближе к полудню следующего дня возле небольшой фотомастерской «Кодак», ютившейся в тесном помещении на первом этаже жилого дома в Измайлово, остановилась бежевая «Лада», забрызганная грязью так основательно, будто только что вернулась с загородного ралли по бездорожью. Под утро на Москву неслышно опустилось сырое одеяло оттепельного тумана, и город с неприятным удивлением обнаружил, что под ногами хлюпает, в обуви чавкает, с неба то сеется липкий мокрый снег, то льет настоящий дождь, а грязная вода из-под колес так и летит коричневыми фонтанами, окатывая осевшие ноздреватые сугробы на газонах и периодически долетая до тротуара к неудовольствию многочисленных прохожих. Посему бежевая «девяносто девятая», в данный момент больше напоминавшая вылепленное из грязи скульптурное изображение автомобиля, чем собранное на конвейере Волжского автозавода изделие, мало чем выделялась из заполонивших московские улицы моторизованных орд — сегодня все машины в городе были на одно лицо.

Из машины выбрался молодой человек лет тридцати в теплой куртке спортивного покроя, вид которой свидетельствовал о том, что ее владелец следит за модой, не переходя, впрочем, той зыбкой границы, что отделяет обычного мужчину от так называемого метросексуала. Молодой человек был среднего роста, недурен собой, и в каждом его движении сквозила разбитная бойкость завсегдатая веселых вечеринок и молодежных дискотек. В руке у него была черная дерматиновая папка, с которой он обращался, как школяр со своим ранцем — перебрасывал из руки в руку, похлопывал себя ею по бедру, использовал вместо зонтика и вообще проявлял полное пренебрежение к этому традиционному вместилищу важных документов.

Скучавшая за стеклянной стойкой фотомастерской Лена Курасова наблюдала за молодым человеком через залепленную рекламными наклейками витрину. Лена была молоденькая, с неплохой фигуркой и смазливым кукольным личиком. Сходство с куклой Барби усиливалось копной высоко взбитых, обесцвеченных перекисью водорода волос, которые с виду, да и на ощупь тоже, казались пережженными, неживыми и жесткими, как мочало. Густо накрашенные пухлые губки были сложены сердечком, форма которого красноречиво свидетельствовала о недавно постигшем девушку разочаровании — возможно, в каком-нибудь ветреном юноше, а может быть, и в жизни вообще. Разочарование в жизни и разочарование в ветреном юноше у молоденьких девушек сплошь и рядом идут рука об руку, и первое, как правило, естественным образом вытекает из второго, приводя к столь любимому женщинами определенного сорта обобщению: «Все мужики — сволочи». Лена Курасова недавно рассталась со своим ухажером, который, уходя, прихватил на память о ней ее колечко и золотые сережки, и с тех пор вворачивала приведенную выше фразу насчет моральных качеств представителей сильного пола при каждом удобном случае. Бойкий молодой человек на бежевой «девяносто девятой» показался Лене весьма привлекательным, более того, перспективным, а поскольку в данный момент она была в торговом зале одна, обзывать симпатичного парня сволочью не имело никакого смысла.