Книга Государево дело - Иван Оченков

– Не изволь гневаться, а только крепко обидел ты Сагайдачного. Будет теперь каверзы строить, а он на эти дела мастер!

– Нам с ним детей не крестить, – жестко усмехнулся Филарет.

– Оно так, владыка, однако же зачем лишний раз ссориться там, где без того обойтись можно?

– На службу его все одно брать нельзя. Мы с османами и крымцами миру хотим, а он только из-под Перекопа вернулся. Я чаю, в Стамбуле не возрадовались бы, коли его в Москве приветили. А уж про Бахчисарай и толковать нечего!

– Кстати, а до Кантакузена уже довели, что посланникам гетмана от ворот поворот дали? – поинтересовался я.

– Еще нет, но за тем дело не станет.

– Вот и славно. Пусть турки без опаски идут в Валахию и Молдавию ляхов воевать. Я к ним на помощь не пойду.

– Не пойму я, государь, – прокашлявшись, спросил Пожарский. – А какая нам с того корысть?

– Хороший вопрос, Дмитрий Михайлович, – усмехнулся я. – Первая выгода в том, что пока ляхи с турками будут заняты, к нам они не полезут!

– Да они и без того бы не полезли, – пожал плечами князь.

– Верно. Только вместе с султаном на войну и крымский хан отправится, стало быть, и татары наши рубежи тревожить не будут. Это вторая выгода!

– А третья есть?

– Есть, князь, как не быть. Король Сигизмунд – союзник императору Фердинанду и, если Речь Посполитая потерпит поражение, просто вынужден будет вмешаться. Может быть, тогда до этого узколобого фанатика дойдет, что христиане, молящиеся чуть иначе, чем он, все же лучше магометан.

– О вотчинах своих беспокоишься? – понятливо покивал головой князь.

– Не без этого, – не стал отрицать я очевидное.

– Единоверцев бывших защитить хочешь? – прищурил глаз Филарет.

– Хочу избежать ненужного кровопролития и разорения земли. Своей в том числе.

– Прошу прощения, мой кайзер, – вступил в разговор помалкивающий до сих пор фон Гершов, – но, боюсь, вы заблуждаетесь насчет Габсбурга. Король Сигизмунд конечно же друг императора Фердинанда, но вот император Священной Римской империи совсем не друг польскому королю. Цесарцы палец о палец не ударят, чтобы помочь полякам.

– Может быть, и так, – не стал спорить я.

– А ежели турки совсем ляхов побьют? – озвучил общие опасения Вельяминов.

– Да и хрен бы с ними!

– А если следом на нас полезут? – не унимался окольничий.

– Это вряд ли.

– Отчего так думаешь, государь? – удивился внимательно прислушивавшийся к нам Пожарский.

– Есть такая вещь, Дмитрий Михайлович, как логистика – усмехнулся я. – Не смогут турки до нас дойти большим войском, а малое мы побьем!

– Это почему же?

– Как бы тебе объяснить… Вот как султан войска собирает? Под рукой у него только пешцы-янычары да пушкари-топчи, а войско в основном конное. И вот покуда он это войско соберет, пол-лета пройдет. Пока дойдут до границы – и вторая половина минует. А воевать когда? Сильны еще османы, ой как сильны, но вот завоевывать новые страны им все труднее и труднее! Немало они еще крови христианской выпьют, пока их обратно погонят. Могут и до Вены дойти, могут и половину Речи Посполитой откусить, но вот до нас не дойдут. Нам к ним идти придется!

– Это зачем же? – встревоженно спросил боярин Романов.

– А куда деваться? – пожал я плечами. – Рано или поздно этот нарыв гнойный, называемый Крымским ханством, надо будет вскрывать!

– Крым воевать?! – изумились все присутствующие. – Да как же это, кормилец, при нашем-то сиротстве!

– Зачем же сразу воевать? – хитро усмехнулся я. – Ну-ка, Клим, подай-ка нам чертеж.

Рюмин послушно вытащил откуда-то большой тубус, из которого извлек свернутую в рулон карту из толстой бумаги, которую с немалым грохотом расстелил на столе. Русь на ней была изображена достаточно подробно и, насколько я могу судить, достоверно. Насчет северного побережья Черного моря ничего сказать не могу, я его настолько подробно не помнил. Но все же Дон и Днепр на ней были, очертания Крыма вполне угадывались, так что на первый случай и такой карты было достаточно. Но особенно бросалось в глаза большое белое пятно между нашими и крымскими владениями, на котором были пунктиром обозначены Изюмский и Муравский шляхи, по которым на Русь ходили в набеги крымцы и ногаи.

– Дикое поле!.. – прошептал Филарет и закусил губу.

– Оно самое, владыко, – согласился я.

– А это что? – ткнулся в чертеж палец Пожарского.

– А это, князь, засечная черта, которую нам надо построить, пока татары будут заняты войной с поляками.

– Ох ты ж…! – первым не выдержал молчавший до сих пор Пушкарев, но тут же испуганно посмотрел на патриарха.

Однако Филарет, не обращая внимания на его богохульство, внимательно осматривал чертеж, явно пытаясь что-то для себя уяснить.

– Государь, – осторожно спросил он, – а ведь черта куда далее той, что была при Иване Васильевиче построена?

– Верно, – согласился я, – гораздо южнее. И если мы ее быстро поставим, то она куда большую территорию прикроет. И куда больше земли в оборот введет.

– Это же сколько крепостей возвести надобно… – сокрушенно покачал головой патриарх.

– Для начала – ровно двадцать одну! – охотно пояснил я. – В каждой разместится гарнизон в тысячу человек. Пятьсот казаков, двести стрельцов, двести драгун и сотня пушкарей, воротников и прочих. Это не считая посада и населения для окрестных деревень.

– Это где же такую прорвищу народа найти?! – задохнулся от удивления Вельяминов. – Одних ратных двадцать одна тысяча!

– И прочих не менее двухсот тысяч!

– Да ведь вся Русь разорена… ограблена… многие земли до сих пор впусте…

– И бог с ними! Тут-то, на юге, земли куда плодороднее. Если их в оборот ввести, втрое-вчетверо больше хлеба собрать можно будет!

– Это верно, да только где людей брать?

– Ну, во-первых, надо своих праздношатающихся людишек подсобрать и на эти пустующие земли посадить. Все больше польза будет. Во-вторых, кинуть клич в Литве и Поднепровье. Если кто похочет от притеснений ляшских спастись, кто желает веру отцов сохранить, пусть идут к нам. Ну и в-третьих, скоро из Чехии народ бежать начнет. Потому как война там начнется прежестокая! И если этих людей к себе переманить, то большая польза может быть царству нашему. Народ там мастеровитый и знающий. Найдутся и ремесленники искусные, и рудознатцы, и много еще кто.

– Иноверцев к себе пустить? – нахмурился Филарет.

– Скажи, владыка, – вздохнул я, – богоугодное ли это дело – впустить к себе в дом погорельца?

– Вполне, – ничуть не смутился тот. – Однако что будет, если тот погорелец в твоем доме свои порядки устанавливать начнет?