Книга Время мушкетов - Денис Юрин

Еще недавно здесь находился храм, но от бывшего пристанища духовного остались лишь воспоминания в сердцах горожан. Наверное, среди вольных охотников новых земель имелось немало плотников и каменщиков, а иначе как бы они так быстро успели изменить внутреннее обустройство здания и уничтожить все следы церковного антуража? Единственное, до чего еще не дошли руки новых хозяев храма, были цветные витражи, находящиеся высоко под деревянным куполом. Лишь они свидетельствовали о том, что когда-то в этом огромном зале проходили моленья и звучала совершенно иная музыка. Там, где стояли скамьи, на которых неподвижно восседали прихожане, смиренно внимавшие проповедям, теперь находились длинные дубовые столы, ломящиеся от яств и выпивки. На месте алтаря был сооружен высокий помост, где устало водили смычками и дули в трубы взопревшие музыканты. Тишина сменилась гамом, а задумчивое молчание – хмельной разнузданностью, правда, не переходящей эфемерную границу откровенного греха. Быстро снующих между столами служанок никто не лапал, и, как показалось Патриуну, охотники не опускались до сальных комплиментов по поводу выдающихся форм их пышных фигур.

От чудовищного шума, винных испарений, перемешанных с запахами горячего жира, прелости, мяты и пота, а также обилия меховых одежд и небритых рож, сливающихся в одно сплошное мохнатое пятно, у священника закружилась голова. Однако вскоре слабость прошла, он снова смог наблюдать и делать выводы, изучать местный люд и разрабатывать план, как за краткий промежуток времени собрать больше сведений и при этом не привлечь к себе крайне нежелательное внимание вольного охотного люда.

В этот вечер, уже плавно перетекающий в ночь, в шумном зале собралось две-три сотни народу, в основном мужчины, хотя кое-где за столами виднелись и раскрасневшиеся от хмеля женские лица. В море меховых шапок, которых почему-то в среде охотников не принято было снимать, иногда появлялись маленькие кораблики широкополых дворянских шляп и беретов с разноцветными перьями. Охотники презирали сословные различия, Патриун уже давно не видел, чтобы благородные господа сидели в обнимку с «низкородным» отребьем, а иногда и позволяли простолюдинам панибратски хлопать себя по плечу или брать руками еду с их тарелок. Вызвало удивление старца и то невероятное обстоятельство, что присутствующие настолько доверяли друг другу, что все как один явились на сборище общины без оружия. Короткие ножи были не в счет, их посетители использовали исключительно в качестве столовых приборов, и даже если где и вспыхивало некое слабое подобие потасовки, то стороны пользовались исключительно грязными кулаками, кожаными ремнями и глиняными кружками.

Шесть длинных столов, рассчитанных на сорок-пятьдесят человек каждый, были составлены так, что делили зал на три большие части. Между ними в произвольном порядке размещались столы на четверых, шестерых, восьмерых человек и просто бочки, за которыми восседали попарно. Сначала Патриун думал, что расстановка случайна, но затем заметил некую закономерность. Охотники общались лишь с соседями по столу, компаний на два-три стола практически не было. С первого взгляда единая общность охотников на самом деле состояла из трех больших группировок, названных священником «кланами»; семи групп поменьше, получивших условное обозначение «стайки-шайки»; и нескольких десятков индивидуумов, державшихся по двое, по трое.

«Ага, если есть группировки, значит, и здесь политикой попахивает, значит, есть что делить! Интересно, против кого «вольные» дети лесов объединяются, а может, ради чего? Что они делят: собак, добычу иль угодья? – обрадовался отец Патриун, поняв, что лесная общность живет, в принципе, по тем же законам, что и любое королевство, но только в миниатюре. – Первым делом нужно разузнать, по какому принципу группы делятся, затем выявить вожаков трех основных кланов, определить их могущество и сферы влияния. Чую я, ох чую, мужички треплются совсем не о том, кто больше куниц настрелял да капканов наставил! Если у Марсолы и есть своя тайна, а мне кажется, что она все же есть, то разгадка кроется именно здесь, в сборище давно не мытых любителей умерщвления зверьков да пташек!»

Успешно проведя разведку на дальней дистанции, Патриун пришел к выводу, что настала пора окунуться в «море шкур». Как за большими, так и за малыми столами было довольно много свободных мест, однако каким бы искусным ни был пловец, но он должен уметь рассчитывать свои силы. Ни один из трех кланов не потерпел бы соседства незнакомца, тем более дряхлого старца. Шайки охотников тоже вряд ли пустили бы его к себе за стол, а если и потеснились бы, позволив из-за уважения к сединам опрокинуть пару стаканов, то уж точно не стали бы при нем говорить о чем-либо сокровенном. Те, кто пришел на сбор по двое или по трое, вели себя чрезвычайно осторожно: или молча трапезничали, иногда затравленно озираясь по сторонам, или разговаривали, но явно не на важные темы. Они скорее исполняли обязанность присутствия на общем сборище, нежели радовались встрече с товарищами по славному делу ловли и отстрела дикого зверья. Из всех возможных вариантов единственно доступными собеседниками оставались одиночки. Таких было всего трое, причем один сидел чересчур далеко, второй явно перебрал со спиртным и уже был не в том состоянии, чтобы вразумительно изъясняться, а третий выглядел очень грозно и угрюмо.

Естественно, выбор Патриуна пал на мрачного силача, терзавшего зубами свиную ножку и изредка запивавшего горячее мясо пивом из кружки размером с небольшой бочонок. Двигаясь необычайно осторожно, чтобы ненароком не задеть ни мечущуюся между столами прислугу, ни пробирающихся подышать свежим воздухом посетителей, священник взял курс на стоявший возле самой стены бочонок выбранной им жертвы.

– Можно составить компанию? – прокричал, что есть мочи отец Патриун.

Вопрос остался без ответа, то ли увлекшийся содержимым кружки охотник его не расслышал, то ли посчитал ниже своего достоинства разговаривать со стариком. Стоять и ожидать реакции верзилы долее пяти секунд было глупо. Священник сбросил на пол лежавшую на свободном табурете котомку и сел, важно скрестив руки на груди и вызывающе уставившись на оторвавшегося от кружки охотника.

На лице тяжело запыхтевшего верзилы не дрогнула ни одна мышца, только узкие глаза, спрятанные под дугами густых бровей, вдруг налились кровью. Левая рука здоровяка, свободная от все еще не опустевшей кружки, резко подалась вперед, пытаясь схватить дряхлого нахала за ворот камзола и, скорее всего, выкинуть его из-за стола-бочонка. Толстые, сильные пальцы быстро сомкнулись, кисть охотника напряглась, но схватила лишь воздух. Патриун увернулся и с гордой ухмылкой посмотрел на медлительного противника.

Случившееся не стало преддверием разговора. Охотник еще несколько раз повторил попытку, додумался использовать обманные движения, но так и не смог поймать верткого старика. Их несуразный дуэт стал привлекать нежелательное внимание окружающих: за соседними столами делались ставки и разгорались споры, а тугодум-охотник так и не удосужился заговорить. В конце концов, бегство от грязной, обмазанной салом руки надоело священнику, поэтому, когда в очередной раз пальцы противника сомкнулись над его головой, Патриун резко ударил кончиком клюки снизу по локтю. Рука охотника замерла, кисть разжалась и бессильно повисла. Удивленный охотник подтянул онемевшую ниже локтя руку назад и принялся интенсивно ее растирать. Он не чувствовал боли, но в ставших вдруг широкими глазах появился испуг.