Книга Забрать любовь - Джоди Пиколт

* * *

Николас начал верить в чудеса еще на четвертом курсе медицинской школы. Всего через несколько месяцев после женитьбы он решил поработать в больнице Уинслоу, штат Аризона, относящейся к службе здравоохранения индейской резервации. Он сказал Пейдж, что это всего на четыре недели. Он устал от нудной работы, которую сваливали на интернов в бостонских больницах. Все, что ему доверяли, — это заполнять истории болезни, осматривать поступающих в больницу пациентов и исполнять обязанности клерков при всех вышестоящих докторах. И тут он узнал о возможности практики в резервации, где так не хватает врачей, что даже интернам приходится делать все. Буквально все.

Дорога от Феникса заняла три часа. Оказалось, что города Уинслоу как такового не существует. Черные дома, брошенные магазины и квартиры с бесстрастным видом окружали Николаса. Их пустые окна подмигивали ему, как глаза слепцов. Пока он ожидал машину, через дорогу переполз шар перекати-поле и, как в кино, прокатился прямо по его туфлям.

Все покрывал тонкий слой пыли. Клиника представляла собой вросшее в землю бетонное здание. Николас прилетел ночным рейсом, и врач, встретивший его в Уинслоу, уже к шести утра привез его на место. Клиника еще не открылась. Во всяком случае, официально. Тем не менее на парковочной площадке уже ожидали несколько грузовичков. Дым из их выхлопных труб висел в холодном воздухе подобно дыханию сказочного дракона.

Индейцы навахо были миролюбивыми, мужественными и очень сдержанными людьми. Даже в декабре их дети играли на улице. Николас хорошо запомнил этих смуглокожих малышей. В футболках с короткими рукавами они кувыркались в заиндевелом песке, и никто не стремился одеть их потеплее. Он также помнил тяжелые серебряные украшения женщин: обручи для волос, пряжки поясов и броши, тускло поблескивающие на фоне фиолетовых и бирюзовых ситцевых платьев. Николас помнил и такие шокирующие подробности, как бесконечный алкоголизм индейцев, крохотную, но уже храбрую девчушку, кусавшую губы, чтобы не расплакаться от боли, пока Николас брал на анализ частички пораженной инфекцией кожи, тринадцатилетних девчонок с уродливо раздутыми животами в предродовом отделении клиники.

Уже в первое утро Николаса вызвали в отделение неотложной помощи. Старик, страдающий тяжелой формой диабета, обратился за помощью к шаману, исполняющему в племени роль целителя, и тот в качестве лечения вылил ему на ноги расплавленную смолу. Двое врачей держали несчастного, ноги которого были покрыты огромными волдырями и ранами, а третий пытался оценить масштабы бедствия. Николас замер у двери, не понимая, зачем он им понадобился, и тут доставили другого пациента. У шестидесятилетней, тоже страдающей диабетом женщины остановилось сердце. Один из штатных врачей пытался ввести ей в горло пластиковую трубку, чтобы подключить ее к аппарату искусственного дыхания. Не поднимая головы, он крикнул Николасу:

— Какого черта вы ждете?

Николас подскочил к женщине и начал делать ей искусственное дыхание. Целых сорок минут они вместе пытались запустить ее сердце, используя искусственное дыхание, дефибриллятор и лекарства, но женщина все равно умерла.

В тот месяц, который Николас провел в Уинслоу, он располагал большей свободой, чем за все время в Гарварде. Ему давали его собственных пациентов. Он сам писал их истории болезни и назначал лечение, которое затем сверял с одним из восьми штатных врачей. Вместе с медсестрами он забирался во внедорожник и разыскивал этих навахо, у которых никогда не было настоящих адресов, которые жили в расположенных вдали от проезжих дорог хижинах с дверями, обращенными на восток. «Я живу в восьми милях к западу от Черной Скалы, — писали они в анкетах. — Вниз по холму от красного дерева с расколотым стволом».

По ночам Николас писал Пейдж. Он рассказывал ей о малышах с грязными руками и ногами, о тесных хижинах, о лучистых глазах старца, знающего, что умирает. Чаще всего письма превращались в своеобразное перечисление его героических достижений. В таких случаях Николас их просто сжигал. А перед его глазами стояла фраза, которую он так ни разу и не написал: «Слава Богу, что я здесь временно». И пусть эти слова так и не попали на бумагу, Николас знал, что ничто и никогда не сотрет их из его сознания.

В его последний день в индейской резервации в больницу привезли молодую женщину, корчащуюся в родовых муках. У нее было ягодичное предлежание плода. Николас попытался пропальпировать матку, но было ясно, что придется делать кесарево сечение. Он сообщил об этом медсестре, тоже навахо, которая исполняла роль переводчика. Услышав это, роженица затрясла головой. Ее волосы черными волнами рассыпались по столу. Позвали знахарку, и Николас почтительно уступил ей место у стола. Женщина положила руки на раздутый живот роженицы и начала напевать заклинания, одновременно массируя тугой узел матки и пальцами рисуя на ней круги. Вернувшись на следующий день в Бостон, Николас рассказал эту историю коллегам. У него не шли из головы распростертые над пациенткой темные скрюченные руки знахарки и густые клубы красной пыли за окном.

— Можете надо мной посмеяться, — закончил он свой рассказ, — но этот ребенок родился головкой вперед.

* * *

— Николас, — сонным голосом произнесла Пейдж. — Привет.

Николас намотал на руку металлический шнур телефона-автомата. Зря он разбудил Пейдж. Но ведь он целый день с ней не разговаривал. Иногда он звонил ей в три или четыре часа ночи. Он знал, что она спит, и представлял себе, как забавно торчат ее волосы с той стороны, на которой она лежала, как обвилась вокруг ее талии ночная рубашка. Он любил представлять мягкое пуховое одеяло, примятое в тех местах, где она лежала перед тем, как потянуться к телефону. И еще он представлял себе, что спит рядом с ней, скрестив руки под ее грудью и уткнувшись лицом ей в шею, хотя это было совершенно нереалистично. Оба спали очень чутко, и это вынуждало их отодвигаться к противоположным краям кровати, оберегая свой сон от движений партнера или касаний его разгоряченной кожи.

— Прости, я просто не смог позвонить днем. Был занят в реанимации.

Он не стал рассказывать о спасенном сегодня пациенте. Она всегда требовала от него подробностей, заставляя его выглядеть суперзвездой. Кроме того, ему не хотелось возвращаться к этому эпизоду.

— Ничего страшного, — ответила Пейдж, а затем пробормотала еще что-то, чего Николас не расслышал.

Он не стал просить ее повторить.

— М-м-м… — отозвался он. — Ну, у меня все.

— А-а, — ответила она, — хорошо.

Николас огляделся. В дальнем конце коридора стояла медсестра. Она раскладывала красные таблетки в выстроенные на столе пластиковые стаканчики.

— Тогда до завтра, — сказал он.

Пейдж откинулась на спину. Николас понял это по шороху подушек и едва слышному шелесту ее волос.

— Я тебя люблю, — ответила Пейдж.

Николас продолжал наблюдать за отсчитывающей пилюли медсестрой. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать… Медсестра перестала считать таблетки и выпрямилась, прижав руки к пояснице, как будто ее внезапно оставили силы.