Книга Дружина специального назначения - Сергей Платов

Черт скинул морок (мол, я свой!) и, тихонечко цокая копытами, начал красться в горницу. Этот процесс передислокации был прерван разбившимся в миллиметре от многострадальной головы горшком с чахленькой геранью.

Изя, за последние века изрядно отвыкший от такого обращения, издал нечеловеческий вопль (хотя, с другой стороны, какой еще он вопль должен был издать?) и бросился к спасительному окну. Уже на бегу откуда-то сзади послышалась Изе витиеватая ругань и свист от очередного брошенного предмета.

Быстро приспосабливающийся к ситуации Изя тут же бросился под дубовый стол, стоящий в центре горницы, и ловко брошенная шайка разбилась не о спину, а о стену. Кто-то еще раз отчетливо выругался, видимо, раздосадованный промахом.

Изя выглянул из-за укрытия и с ужасом обнаружил, что все окна закрыты ставнями. Пути отступления были отрезаны. Что мог поделать в такой критической ситуации бедный черт? Правильно, закрыв глаза и издав жуткий вопль, Изя бросился в атаку, ловко прихватив стоящий у печки ухват.

И все было бы хорошо, если бы он видел того, с кем пришлось воевать. Однако отсутствие противника оказалось для Изи не таким уж важным делом.

Продолжая вопить, черт принялся молотить ухватом по всему, что попадалось под руку, точнее под ухват. Благодаря такому нестандартному способу вести разговор за пару минут Изя разгромил в комнате все, что могло рассыпаться под ударами не совсем обычного оружия.

Наконец в горнице осталась только печь, скамьи и огромный дубовый стол, о который и разбил ухват неугомонный Изя.

— Ты что, ошалел? — раздался несколько удивленный хриплый голос откуда-то снизу.

На куче разбитой посуды стоял маленький сгорбленный домовой с крючковатым носом и большими волосатыми ушами.

— Ч-чего? — опять начал заикаться Изя.

— Так ты еще и припадочный. Я спрашиваю, чего ты тут натворил, однорогий?

— А кто первый начал?!

— Что, я?

— Ты!

— А какого лешего ты сюда приперся!

— Мне лешие не указ! А пришел я сюда просто поговорить, а ты сразу геранью кидаться!

— Нормальные черти без приглашения не являются!

— А я ненормальный!

— Оно и видно.

Если учесть, что на протяжении всего этого разговора собеседники что есть мочи пытались переорать друг друга, то немудрено, что оппоненты быстро захрипели и перешли на значительно более спокойные интонации.

— Так чего приперлись-то? — наконец поинтересовался сварливый домовой.

— Жить тут хотим, — признался черт.

— А меня вы спросили?!

— А ты дал возможность спросить?!

Спорщики немного помолчали, явно прикидывая, стоит ли еще поорать, или уже можно начать говорить.

— Ну так спрашивай.

— Так можно нам тут пожить?

— Кому это «нам»?

— Мне, моему компаньону из Москвы, местной девице и Змею Горынычу, — перечислил Изя и тут же уточнил. — Но змей еще маленький и может спать в амбаре.

— Ясно... — протянул домовой, — Нельзя.

— Что нельзя? — не понял черт.

— Пожить нельзя, — спокойно дал отворот-поворот всей компании домовой и, стряхнув со скамьи битые черепки, уселся за стол.

Черт почесал затылок и, не дожидаясь приглашения, уселся напротив домового, так же скинув на пол остатки посуды.

— А почему, можно узнать?

Домовой сверкнул маленькими глазенками:

— Я тебя за стол садиться не приглашал.

Вся миссия Изи была под угрозой срыва. Домовой был старый, сварливый, переубедить такого очень сложно. А переезжать без согласия домового — себе дороже, все равно жизни не даст. Тут в светлую голову черта пришла мысль, от появления которой он даже хрюкнул от удовольствия и со всех копыт бросился наружу к своей компании. Из-за обилия событий в последнее время Изя даже позабыл про подпертую дверь и со всей силы пнул ее копытом, едва не прибив Илюху.

— Выпить есть? — задал простой и понятный каждому человеку мужского пола на Руси вопрос, и, получив ответ в виде заветной фляги, бросился водворять свою светлую идею в жизнь, по пути расшвыривая битую посуду в поисках подходящей тары. Чудом была выужена из горы битой утвари вполне подходящая чарка и вместе с флягой водружена на стол перед уже начавшим скучать домовым.

— Разрешите присесть за ваш стол? — лилейным голоском испросил разрешения у хозяина Изя.

Глаза домового сверкнули, он степенно погладил бороду и милостиво согласился:

— Садись, коли пришел.

Изя тут же открыл рот, чтобы достойно съязвить в ответ, но вовремя спохватился и присел на очищенную ранее скамью.

— Не угодно ли отведать по капельке для знакомства?

— Вот это другое дело, — довольно буркнул домовой. — А то пришел, посуду побил, а все туда же, разговоры говорить. Тебя как звать-то, однорогий?

Черт уже быстренько осмотрел помещение и справедливо заметил, что ради таких хором можно потерпеть подначки старого домового, тем более что потом можно будет стребовать от Любавы второй завтрак за вредность.

— Изя.

— Иудей, что ли?

— Тьфу! И ты туда же!

— Не плюй на пол, — строго заметил домовой.

— Нет, я русский, точнее украинский.

— А чего зовут, как иудея?

— Так мама с папой назвали, — недовольно пояснил черт и попытался перейти на другую тему. — Тебя-то как звать?

— Феофан, — гордо ответил волосоухий.

Дальше все пошло просто замечательно. Изя с огромным трудом нашел вторую целую посудину, и после трех-четырех подходов к снаряду у домового развязался язык. Тут-то он и поведал свою историю.

Дело оказалось в том, что Феофану катастрофически не везло с хозяевами. Вот уже несколько веков он жил вместе с семьей купцов Свиньиных. Свиньины эти оказались ненамного чистоплотнее животных, давших им фамилию.

Еще молоденький Феофанушка познал, что такое нечистоплотность. И если в молодости он, не ропща, выполнял свои обязанности и разгребал все то, что успели насвинячить хозяева, то с возрастом это становилось делать все неприятнее и неприятнее. Тем более что Свиньины от поколения к поколению лучше не становились. И вот настал момент, когда терпение уже немолодого домового лопнуло и он устроил своим бывшим хозяевам веселую жизнь, благо возможностей у него было хоть отбавляй.

Тут Феофан припомнил все, что накипело за несколько веков, и уже спустя неделю все многочисленное семейство Свиньиных спешно перебралось подальше от взбесившегося домового.