Книга Соловушка НКВД - Юрий Мишаткин

— Благодарю! — Гость ринулся в прихожую за сигаретами, закурил и продолжил разговор.

Услышав фамилию Деникина, Плевицкая напряглась: «Неужели кроме Туркуля желают завербовать и Антона Ивановича? Это вряд ли получится: Деникин — довольно крепкий орешек, об него сломают зубы, служение Отчизне считает главным делом жизни, непримирим к нынешней в России власти, ни за какие коврижки не продастся…»

Как было хорошо известно, Деникин с женой и дочерью вначале проживал в пригороде Женевы, затем в Венгрии и наконец в Париже. Жил скромно. Кроме мемуаров сочинял рассказы, регулярно печатался в русских газетах «Возрождение», «Последние новости». Следом за парой томов «Очерков Русской Смуты» бывший главнокомандующий Вооруженными силами юга России выпустил «Офицеры», «Старую армию». Одно время безуспешно издавал газету «Борьба за Россию». Рассчитывал на читателей на родине, но тираж перехватили на границе советские пограничники. Пенсия и гонорары помогали сводить концы с концами. Гулял слух, будто от невостребованности глушит себя горячительными напитками, но не спился, что случилось с другими, не знающими меры, впрочем, в это было трудно поверить, зная, каким генерал был на фронте.

Надежда отложила незавершенное шитье, собралась отослать гостя в спальню, вызвать официанта, чтобы унес грязную посуду, но Ковальский застегнул пиджак на все пуговицы, откашлялся.

— Глубокоуважаемый Николай Владимирович! Выполняя почетную миссию, имею честь сообщить приказ Генерального штаба Красной Армии, где говорится следующее: генерал Скоблин возвращен на военную службу Российской Федеративной Социалистической Республики, но не в старом звании, которое, как известно, в стране упразднено, а командиром бригады, что равнозначно генералу. Приказ выдадут на руки, когда ступите на родную землю!

Скоблин вытянул руки по швам, где положено быть генеральским лампасам.

— Счастлив служить, сложить за Отечество голову!

— Живите долго-долго, сколько отмерено судьбой. Родина высоко ценит вашу деятельность на благо трудового народа, благодарит за помощь в борьбе с окопавшимися за кордоном врагами!

— Могу вместе с женой ходатайствовать о возвращении?

— Получение серпастого, молоткастого паспорта не за горами.

«Коля безмерно счастлив, — поняла Надежда, видя, как преобразился муж. — Этой минуты ждал, но отчего откладывают решение о гражданстве? Не пришло время? Еще недостойны? Или больше нужны в Европе, нежели дома, а посему держат на привязи? Кем бы стали в Москве? Я, понятно, выступала на разных сценах, а что делал Коля? Служил в новой армии? Но у них хватает своих комбригов, а «Фермер» у чекистов один-единственный, то, что может сделать он, добывая важнейшую информацию, вряд ли сумеет другой, не имеющий нужных связей… А надо ли спешить с возвращением особенно сейчас, когда в России началась непонятная борьба внутри партии, аресты видных деятелей, показательные процессы?..»

О подобном размышлял и Скоблин: «Спешить домой не стоит. Может случиться так, что повторим судьбу тысяч вернувшихся и отправленных за Урал, в Сибирь или поставят к стенке. Складывается впечатление, что на родине ищут заговорщиков где только можно, легко попасть под жернова».

Скоблин не мог не спросить о процессах и увидел, что вопрос гостю не понравился.

Нахмурив лоб, проведя ладонью по усам, тем самым собираясь с мыслями, Ковальский процедил:

— Идет непримиримая борьба, которая не закончилась с полной победой советской власти. Оппозиционеры мешают строительству социализма.

— Возможно ли судить и карать за несогласие? — спросил Скоблин. — Насколько информирован, репрессиям подверглись и невиновные.

— Есть поговорка: лес рубят — щепки летят. Случаются ошибки. Но на одного невиновного приходятся сотни виновных, в том числе те, кто держит за пазухой камень против своего народа.

«Говорит как по писаному, — решил Скоблин. — Прежде изъяснялся по-иному, проще, без лозунгов».

Ковальский продолжал:

— Руководство Иностранного отдела Объединенного государственного политуправления продолжает предотвращать всякие вооруженные вылазки эмигрантов, для чего необходимо быть в курсе планов потенциальных врагов во Франции и соседних с ней странах.

Скоблин слушал, не выражая отношения к сказанному, — трескотня политических фраз интересовала мало, думал о своем:

«Радоваться или нет, что стал комбригом? В старой армии подобного звания не было. Если обвинят в антисоветской борьбе на фронтах, звание не спасет, как не спасли от арестов и репрессий высокие должности оппозиционеров. Не забыть, что не пожелавших вкусить за морем горький хлеб эмиграции и оставшихся в Крыму офицеров расстреляли, утопили в Черном море…»

Словно догадавшись, что беспокоит собеседника, Ковальский успокоил:

— Да, щепок полетело немало, вам же опасаться не стоит — для шумного процесса не подходите — в стране не известны, к тому же лояльны к власти Советов, доказываете это делом.

Скоблин продолжал хранить молчание.

Ковальский умолк, не зная, что еще сказать, сумел ли убедить генерала, надо ли продолжать трудный разговор.

На помощь пришла хозяйка.

— Как скоро у вас отменят продуктовые карточки? Здесь газеты не уставая трубят о начале голода, особенно в Нижнем Поволжье и на Украине.

— Разруха еще не побеждена, — объяснил Ковальский. — Случаются неурожайные сезоны, засуха, не хватает техники на полях и заводах, но паровоз, как поется в песне, «летит вперед, в коммуне остановка».

— В той песне еще поется «в руках у нас винтовка». По мне, лучше бы взялись за лопату, грабли, косы.

— В больших городах открыли магазины Торгсина, где за золото, драгоценные камни можно приобрести все что пожелаешь. Увидите сами, когда приедете.

— Но у меня контракты, если пожелаю их разорвать, придется платить большую неустойку, — призналась певица.

— Вернетесь не завтра, а в недалеком будущем, пока «Фермер» и «Фермерша» нужны здесь, — Ковальский говорил уже не тем торжественным тоном, каким сообщил приказ Генштаба Красной Армии. — Встретят как героев невидимого фронта. Генерал, пардон, комбриг, станет служить в Разведывательном управлении, Надежде Васильевне предоставят для выступлений лучшие сцены городов.

Ковальский приберег главное, как козырную карту, к концу разговора. Достал бумажник, выудил из него сложенный вчетверо листок.

— Извольте получить.

Скоблин развернул листок и чуть не задохнулся — горло сдавила судорога, с трудом выдохнул:

— Боже, не могу поверить!

— Узнали почерк? У вас отличная память, — похвалил Ковальский. — Пишет действительно ваш младший братец, как видите, жив-здоров, был рад узнать, что и вы в полном здравии.

Скоблин жадно читал письмо.

— Спасибо, огромное спасибо! Сняли с души тяжелый камень: с лета девятнадцатого потерял связь с братом, считал его погибшим. Но как не опасались везти письмо через границу?