Книга Руны смерти, руны любви - Инге Кристенс

В один поистине прекрасный день с глаз Рикке спала пелена. Она поняла, что мать ее никакая не страдалица, положившая свою жизнь на то, чтобы вырастить достойными членами общества двух негодяев, которых ей «посчастливилось» произвести на свет (разумеется, мать утверждала, что все недостатки дети унаследовали от своего отца), а ограниченная неумная женщина с кучей комплексов. Пьедестал, на котором стояла мать, рассыпался в прах и образец недостижимого совершенства теперь уже не был таковым. На смену преклонению пришло мерзкое чувство недоумения. «Как я могла так обманываться? – ужасалась Рикке, глядя на мать. – Как я могла позволить ей унижать и мучить меня? Где был мой разум?». Невидимые нити, опутывавшие Рикке и, в то же время, привязывавшие ее к матери оборвались, а в душе поселилось восхитительное чувство свободы. Рикке стала по-настоящему взрослой, независимой, самостоятельной. Теперь мать могла проявлять свое недовольство только ворчанием, да и то Рикке частенько советовала ей заткнуться. Невероятно, но мать умолкала и выражала свое недовольство недобрым сверканием глаз. Не выражать недовольства совсем мать не могла, потому что недовольство миром было стержнем ее бытия, тем источником, из которого она черпала жизненную энергию.

Вырвавшись из-под материнского гнета, Рикке начала взрослеть. Взрослеть было трудно, но вся эта затея чего-то стоила, потому что взрослая жизнь была настоящей жизнью, изобилующей удовольствиями и радующей разнообразием. Один из партнеров оказался слишком грубым, но в его грубости сквозило столько мужественной силы и столько страсти, что Рикке получила огромное удовольствие от процесса, а в следующий раз намеренно раздразнила его настолько, что он превратился в настоящего зверя, дрессированного, сознающего пределы дозволенного, но зверя. Боль в сексе была настолько упоительной, что для нее хотелось придумать какое-то особенное слово, чтобы отделить от всей остальной боли, ненужной и нежеланной. В самом деле – не может же совершенно неприятное чувство, возникающее при ушибе или, скажем, при образовании полости в зубе называться так же, как и грандиозное наслаждение. Нового слова Рикке не придумала, а просто стала про себя называть боль, приносящую наслаждение, «радостью». Просыпалась, потягивалась лениво, словно сытая кошка, и думала «как радостно мне было». Или могла сказать партнеру: «славно ты меня порадовал».

Приобщившись к БДСМ-культуре, Рикке открыла в ней грандиозные возможности для наслаждения. Запретное, то есть то, что многие считают запретным, будоражило любопытство, манило изысканностью, а обладание многогранным опытом возвеличивало Рикке в собственных глазах, поднимая ее самооценку. Рикке хватало ума и чувства меры для того, что роль саба[85] не начала понемногу забирать ее в плен. Некоторые считают, что нельзя быть сабом только в постели, что саб – это жизненная позиция, но они ошибаются. Или им просто хочется проецировать роль в сексе на свою жизнь. Рикке в жизни стремилась доминировать, а не подчиняться, но это не мешало ей получать удовольствие от подчиненной роли в сексе. Такой вот психологический выверт, если точнее, то парадокс – сочетание противоположных взглядов в жизни и в сексе. Хорошая тема для серьезного научного исследования. Вполне возможно, что кто-то где-то этим занимается.

Отдаваться партнер целиком, без остатка, отдавать ему не только тело, но и волю, это же так приятно, при условии, что партнер этого достоин. Но с недостойными Рикке не связывалась, зачем? Получив желаемое, она стряхивала сладкие оковы подчинения до следующего погружения в БДСМ-культуру, великую в своем безграничном многообразии и тем привлекательную. Безграничное удовольствие, которое некоторые склонны считать излишеством. А что есть излишества, как не расширение рамок восприятия? Впрочем, в понимании Хенрика, доминация и подчинение наверное выглядят излишествами. Но Хенрик – это Хенрик, нежнейший из мужчин. В сексе с Хенриком доминирующая роль изначально отводится Рикке, Хенрик не просто любит, он поклоняется. В каждом касании его столько неизбывной нежности, в каждом взгляде столько восхищения, что порой поневоле начинаешь считать себя самой лучшей, самой красивой и самой любимой женщиной современности. Рикке объективно оценивала собственные достоинства (и недостатки тоже), поэтому к самым красивым себя никогда не относила. Но вот к самым любимым – можно. Вряд ли где-то кого-то любят так, как Хенрик любит Рикке. Наверное, первый раз в жизни Рикке не испытывала абсолютно никаких сомнений в чувствах своего мужчины. Да какие там могут быть сомнения? Достаточно услышать, как Хенрик произносит ее имя и все сомнения тотчас же улетучатся.

В роли строгого и требовательного господина Хенрик будет смешон. Он не сможет повелевать, не сможет наказывать и этим испортит всю игру, а вместе с ней и удовольствие. Ролевые игры требуют самоотдачи и полного соблюдения правил, иначе вся затея теряет свой смысл. Если Рикке настраивается на то, чтобы получить удовольствие (особенное, неповторимое и несхожее ни с чем удовольствие) от грубости партнера или власти партнера над ней, то она должна получить его в полной мере. Если наказывать благоговейно, против воли, наказывать, переступая через свою сущность, то наказание окажет желаемого эффекта. Если повелевать с нежностью в голосе, то лучше совсем не повелевать. Нет, эти забавы и Хенрик несовместимы так же, как огонь и вода.

Ради поимки Татуировщика можно было тряхнуть стариной, но «трясти стариной» с типом, который душит партнерш и мочится им в рот было просто невозможно. Существовали границы, которые Рикке не могла и не собиралась переходить, в конце концов все должно выглядеть элегантно. Но какие-то точки соприкосновения с Оскаром найти было нужно. Психологу, в отличие от ясновидца, надо пообщаться с объектом, для того, чтобы составить о нем мнение. Тем более, что заносчивый и непризнанный художник с садистскими наклонностями вполне мог оказаться Татуировщиком. С Оскаром надо было сблизиться настолько, чтобы получить возможность посмотреть на его, как выразился Луакас, «мазню» и не подставляться при этом в качестве саба.

Как это сделать? Трудная задача, но все трудные задачи кажутся таковыми до тех пор, пока не взглянешь на них с другой стороны. А лучше всего не только взглянуть с другой стороны, но и разложить трудную задачу на отдельные составные части. Так еще проще.

Кто может легко найти общий язык с садистом? Такой же садист.

Кто не станет заниматься сексом с мужчиной? Лесбиянка.

Следовательно, лесбиянка с садистскими наклонностями, интересующаяся живописью и восхищающаяся семейством Йерихау (знать бы вообще, кто это) имеет все шансы на то, чтобы познакомиться с Оскаром и вынудить его похвастаться своими картинами. Или, хотя бы, просто их показать. И желательно увидеть Оскара в тот день, когда в баре не будет торчать Лукас. Впрочем, Лукас уже жаловался на то, что денежки, полученные за оформление ресторана тают, как айсберг в тропиках, а новых заказов нет и не предвидится. Значит, он станет наведываться в «Фалернос» пореже, если вообще станет. Тем лучше.

Ни один из трех проживающих в Копенгагене Оскаров Йерихау не имел проблем с законом. Один из них, живущий в собственном доме на Нэсбихолмвей, родился в Нюборге. Дом был куплен четыре года назад в кредит. Оле даже узнал, Оскар из Нюборга работает страховым агентом в компании «Зербан форсикринг». Удобная профессия для серийного убийцы, разве не так?